Восхождение на Голгофу - страница 3

Так повторялось из месяца в месяц. Наконец, под нажимом матери и жены, Александр устроился на стройку чернорабочим. День вкалывал до изнеможения, а затем до глубокой ночи просиживал у мольберта. Конечно, не высыпался. Однажды в полусонном состоянии обварил кипятком себе левую руку. Когда вечером в мастерскую заглянула жена, он весь светился от счастья. С торжествующим видом показал ей больничный лист:

–– Представляешь, Наташа, теперь я две недели смогу не ходить на работу! Буду рисовать!

А потом подвернулся заказ на роспись церквей. Слухи о его иконах в Свято-Покровской церкви в Речице и Кафедральном соборе во имя Святого архангела Михаила в Мозыре распространились среди прихожан по всей республике, привлекли внимание специалистов по иконописи. Посмотреть на них приезжали даже из Москвы, Ленинграда. Когда о самобытном художнике заговорили за рубежом, к делу подключился КГБ. Предшественник Владимира Сидоровича побывал даже у него дома.

–– У вас, Исачев, бесспорный талант. Но почему вы не хотите направить его во благо государству? Оглянитесь вокруг! В Речице столько замечательных людей. Почему бы вам не написать портреты доярки, механизатора, учителя, врача, наконец? Что вас тянет так к этим библейским мотивам? Вы же современный молодой человек, Александр, а ведете себя, как какая-нибудь безграмотная, верующая старушка.

–– В Библии отражена наша история. Разве запрещено воссоздавать ее в живописи?

–– Не запрещено. Но это дело церкви. А она, как вы знаете, отделена от государства.

–– От государства, но не от народа. Может быть, старушки, о которых вы говорите с таким пренебрежением, и заблуждаются в своей вере. Но это их право, гарантированное советской Конституцией. Считайте, что я тоже заблуждаюсь вместе с ними.

Видя тщетность уговоров, начальник райотдела КГБ прибегнул к традиционной ментовской тактике.

–– Эх, Исачев, Исачев, погубите вы свой талант! А ведь могли бы стать известным, уважаемым в стране художником. Подумайте хорошенько! Мы еще встретимся…

Последняя реплика смахивала на угрозу, и Исачев вспылил:

–– Я спекуляцией не занимаюсь. Поинтересуйтесь в Союзе художников. Там вам ответят, что мои картины не представляют художественной ценности. Поэтому я могу продавать их кому хочу. А то, что пишут и говорят обо мне на Западе, меня не касается. Вы же знаете, ни с кем оттуда я не встречаюсь. Так что разбирайтесь с ними сами!

-– …В общем, послал он вашего предшественника в известном направлении, – не без удовлетворения резюмировал свой рассказ сотрудник, знакомивший Сидоровича с делами. – Понимаете, Владимир Евгеньевич, здесь не все так просто. Хотя в Союзе художников картины Исачева и называют мазней, но его уже знают на Западе. Радиостанция «Свободная Европа» посвятила ему несколько передач, представив как узника совести. По нелегальным каналам ему доставляют запрещенную литературу, подбивают к эмиграции. Зарубежные туристы, наслышанные о необычном провинциальном художнике, просят включать в программу пребывания в Белоруссии посещение Речицы. Отказывать им становится все труднее.

–– А как ведет себя сам Исачев?

–– Да никак. Рисует себе и все. Правда, у него в доме постоянно собирается всякая местная шпана. Пьют чифирь, иногда покуривают травку. Исачев рассказывает им про историю искусства. Но антисоветских разговоров не ведут. У нас есть среди них свой человечек. Говорит, пока ничего аполитичного не заметил…