– Мы слышим то, что хотим слышать, – Люциан покосился на юного орка, что идёт впереди и ухмыляется. – Я соглашусь, что для ребёнка, тем более для орка, он чересчур уж сообразительный.
– Чересчур? Мы намедни считали, что они просто животные, а теперь называем его чересчур сообразительным?
– Да, Табрис, именно так, – Люциан перехватил разговор в свои руки и окликнул юнца. – Слушай, а как твоё имя?
– Стригой, – юнец обернулся, скаля зубы.
– Я рад нашему знакомству, Стригой, жаль, что при таких неприятных событиях, – Люциан спустя столько времени выразил почтение юному орку. Он почувствовал, что теперь они находятся в его казематах. – Скажи, Стригой, а ваши имена что-то значат?
– Значат, – он идёт вперёд, подтягивая время от времени за собой мула. Даже не верится, что это ребёнок, сил у него, как у крепкого мужика. – Когда я был совсем мал, отец взял меня с собой на первую охоту.
– На охоту? – Табрис удивился словам юнца. – И во сколько вы начинаете охотиться?
– С пяти зим, но отец взял меня с собой чуть раньше. Мне достался молодой олень, красивый. Как сейчас помню: его шерсть переливалась в лучах леса. Отец сказал бросать копьё, а как я мог бросить в таком раннем возрасте? Ну, бросил и угодил оленю в заднюю ногу, – юнец сделал паузу, чтобы слегка отдышаться. – Только шуганул его, и он побежал, но не успел олень сделать пару прыжков, как копьё отца пронзило его насквозь и прибило к дереву. Отец хлопнул меня по спине и сказал, что это наша еда. Он подтолкнул меня к оленю, а я не знал, что делать дальше. У меня не было страха, я не боялся тогда, я просто подбежал к нему, а он ещё был жив, молодой совсем, младше меня. Его взгляд был очень страшный, не то чтобы злой, а испуганный, настолько, что мне тоже стало страшно. Из розового носа шла кровь, дыхание сбито, он задыхался на отцовском копье, копытцами дёргал. Мне стало так жалко его тогда, наверное, а может, и нет… – он замолчал, будто вспоминая последовательность своего рассказа. – Сейчас и не вспомню, почему именно, но я обнял его и неожиданно для себя прокусил ему шею, он вздрогнул в моих руках и успокоился навсегда.
– Так к чему этот рассказ из раннего детства, Стригой? – Табрис взгрустнул от его истории и вдруг понял, что под ногами уже совсем нет травы, и земля стала значительно темнее, как на кладбище.
– Моё имя по-вашему будет Пьющий кровь, – с достоинством закончил юнец, словно гордится этим.
– Для людей вы людоеды, и твоё имя звучит как прозвище, – послышался голос Люциана. Он чуть отошёл к деревьям, пока слушал рассказ Стригоя. Его тоже удивило изменение окружающего леса, да и мул стал подозрительно фыркать. – Мне интересно, откуда ты так хорошо говоришь, научил кто-то, или все орки так же хорошо говорят?
– Нет, не все, – юнец неожиданно захрипел, видно, в горле пересохло. – Старики, например, только на нашем наречии говорят, а молодые, кому удалось учиться у Рослого люда, те по-вашему разговаривают.
– У кого? – вмешался Табрис, разглядывая просвет впереди меж деревьев.
– У человека, нас в орде он обучал, пока не ушёл к духам. У него глаза были, как у тебя – яркие, – юнец махнул головой в сторону Люциана, тот вздрогнул.
– А как его имя, ты помнишь? – Люциан заострил внимание, понимая, что орк говорит про Лорда Пура – его двоюродного деда.
– Нет. Он просил не называть его по имени, говорил, что отрёкся от прошлой жизни, – Стригой усмехнулся, будто вспомнил что-то хорошее. – Мы называли его Рослый люд, ну, это как высокий человек…
