Но через пару часов Коэн Робинс стоял в темной комнате и смотрел на маленькую сухонькую женщину, лежащую в кровати под тонкой простыней. Рот открыт, губы шевелятся, и по щеке сползает слюна. Ресницы чуть подрагивают, но она не просыпается – выпила сразу две таблетки снотворного, желая уйти спокойно, во сне. Влажные липкие волосы прилипли к лицу и смотрелись теперь черными червями, норовящими проникнуть в ноздри, глотку, глаза, уши. Проникнуть и захватить ослабившее контроль над реальностью тело.
Он тяжело дышал. Ему было трудно стоять, а еще труднее решиться на то, ради чего сейчас сжимал подушку в своих лопатообразных руках.
Еще секунда – и некогда белая, выстиранная до грязно-серого цвета наволочка коснулась приоткрытых губ, заостренного носа, влажных волос, прилипших к лицу. Надавив что есть сил на подушку, Коэн почувствовал, как из глаз хлынули слезы, и начал мотать головой, стараясь стрясти их с лица.
– Нет, нет, нет, – цедил он сквозь зубы, борясь с внутренними голосами, умоляющими отступиться и пойти вниз. Взять недоеденное ведро с острыми куриными ножками и вернуться к телевизору и идиотскому интеллектуальному шоу.
Он уже почти решился на это, когда услышал шаги на лестнице, глухой удар в дверь и звук выстрела.
Грузное тело повалилось на пол, уволакивая за собой подушку, перепачканную слюной. Женщина, лежащая на мокрых от пота простынях, сделала глубокий вдох, стараясь напитать кислородом каждую клеточку уже готового умереть тела. Если бы не две таблетки снотворного, она могла бы проснуться, броситься к телу умирающего сына, прикрыть пульсирующую кровью рану тонкими ладонями – материнские руки способны творить чудеса.
Но она спала. И не видела, как почти двухсоткилограммовое тело выносят из комнаты, аккуратно спускают с лестницы и передают в руки санитаров, перепачканные острым соусом.
***
Вряд ли убийство могло остаться незамеченным. Тем более если оно совершено таким огромным мужиком, каким был тот жирдяй, ворующий амарантовое печенье. Тайсон просмотрел все новости за последние лет пятьдесят, но ничего не нашел. Зато наткнулся на фотографию убитого при задержании Коэна Робинса.
Снимок нечеткий, явно из семейного архива. Немолодая женщина болезненного вида стояла рядом с грузным детиной, на голову выше и раз в пять толще. Было страшно осознавать, что из ее чрева могло выбраться вот такое чудовище, но еще более пугающей стала мысль о том, что он пытался ее убить. Родной сын. Ради которого она пожертвовала частью своей души в тот день, когда решилась завести ребенка.
Сам Тайсон был слишком молод, чтобы понимать в этом хоть что-нибудь, тем более что к своим родителям никогда не испытывал особо теплых чувств. Но пойти на такое…
Вдруг стало интересно, что чувствует мать, отдавшая так много за счастье материнства и столкнувшаяся с жестокой неблагодарностью? Сожалеет о том, что когда-то решилась на такое? Или все-таки радости, накопленные в воспоминаниях как снимки в фотоальбоме, перевешивают один, пусть и такой жестокий, поступок?
В конце статьи еще две фотографии. Миссис Робинс, вдова, лишившаяся единственного ребенка, стоит у дома рядом с полицейскими машинами. Правая рука упирается в грудь мужчины в темно-синей форме, левая прикрывает лицо – как раз выносят огромное бездыханное тело, распластанное на носилках. Такое огромное, что еле справляются четверо санитаров. С первого взгляда может показаться, что женщина убита горем: склоненная голова почти касается подбородком груди, глаза прикрыты, губы сжаты. Но если присмотреться, можно увидеть едва заметную ухмылку, спрятавшуюся в уголке губ.
