Он в нашей келье…
Может быть первый раз? Не помню точно…
Он много говорит… Всё о себе!
Называет себя именем «Энея» – сражается за Трою!
Дядя Евгений я его назвал —
Мой Учитель рисования пастелью…
Мы как бы прикорнули около него —
Моя мать и её сын Владимир,
В этот вечер она пригласила к нам его…
На столе клеёнчатая клетчатая скатерть…
Наша лампочка без абажура
Отбрасывает на белёсые бугорчатые стены
Наши двигающиеся силуэты,
Символизирующие для меня кино!
Я заражён уже его кино-болезнью…
Спросить его?
Ты видишь
Эти живущие на стенах тени,
Дядя Евгений?
Пока стесняюсь…
Меня зовут к столу, они всё продолжают
Говорить, но понимаю:
Мы все томимся в ожидании чая.
Чайник уже клокочет, шипит, мы этого не
замечаем…
Они всё говорят и говорят!
Понять их бесконечные слова?
И как мама вникает в его непонятный говор?
И я пытаюсь хоть немного разобрать,
Слушая – понять, а мне так и не узнать,
О чём это кино,
Которое показывает мне лампочка давно —
Проекции наших теней на стенах…
Скука для меня! И быть недовольным не боюсь —
Показано смеюсь в общем ожидании чая…
Эй, Воспитатель! Мы друзья!
Но ты забыл меня
Вовлечь в ваше общение!
Учи меня хоть чуть понимать твоё произношение!
И, наконец,
Мать ставит на стол вскипевший чайник!
А мне наливает в кружку козье молоко,
Не нравится ей моя показная эйфория —
Укоризненно грозит мне пальцем!
Владимир, перестань!
Пей козье молоко. Оно полезно.
А потом спать.
Тепло. Накройся лёгким одеялом…
Банка казахского варенья из лесных ягод —
Спецугощенье Воспитателю.
Я беру хлеб, намазываю эту кислую сладость.
И сегодня у нас на столе сахар!
Такая сладкая невероятность —
Или большая радость
Исчезнувшего счастья – для особых
Маминых гостей!
Она же пьёт чай с сахарином…
Сахар – украшение стола!
Яркие куски, которые мой Воспитатель
Превратит в белый контраст его ярко-красочных
пастелей.
Пытаюсь влезть в застольный разговор…
Я же тоже за столом!
Конечно, я будущий художник!
Дядя Евгений:
Ты – художник будущего!
Моя мать:
Владимир, уже поздно. Твоё козье молоко!
Не прикоснулся к нему даже!
Мои слова:
Когда я вырасту, мои картины будут в Эрмитаже!
Пью, жую, уже рассеянно слушаю их разговор
И вижу свою физиономию:
Темно-синее стекло окна: вижу веки слипаются,
И слышно рядом, за окном – поёт ночная вьюга —
Живая, на казахском языке:
Уу-уу! Уу-уу!
Меня она пугает, но я не один!
Ветер, злобно завывая, кидает в окно комья снега,
Злясь, что этому дутью не расслышать наш разговор —
Такой застольный вздор —
Срисованный с картинок дяди Евгения —
Казахская зима —
За окном – портрет злого завывающего ветра —
Ему так любопытно разгадать слова, что за столом!
И кто все мы —
Я, мама, Воспитатель!
Слушаем – Евгения Евгеньевича Енея
[1] —
Кино-мечтателя,
Который прибыл в СССР,
Чтобы воевать за освободившуюся Трою.
В его сознании и вере —
В его
Поэтическом
Воображении —
Революционная Россия
Это Троя,
Гомера древний город,
Одиссея Илиада —
Новое общество, пришедшее на свет!
Футурология – фантастика?
Или лженаука?
Мой Воспитатель представился:
Я – Эней!
Это имя он дал себе – герою,
Имя, которое закрепилось в русском языке,
ЕНЕЙ —
Он в советском русском авангарде!
В новой советской кинофилософии!
Километры за километрами
Нитрата целлюлозы киноплёнки,
Схвачены его пытливым взглядом!
Кино – свидетельство событий жизни
Советской Трои!
1923–1926-й
ГОДЫ
Год переломный!
Для нас!
И для него!
Дядя Евгений улыбается воспоминанию:
В авангардной,
Туманной —
Не в фокусе кинопроекции.
