Воспоминания (1916-1936) - страница 14

Папа работал начальником продотдела при Наркомфине. Осенью 23-го года его вызвали к наркому финансов и предложили ехать в Оренбург [с 1920 г. это был центр Автономной Киргизской Социалистической Советской Республики в составе РСФСР]. Семью очень испугала такая перспектива. Разыскали знакомых, у которых были родственники в Оренбурге. Взяв с собой меня, отправились в гости. Там наслушались много ужасов: и о морозах, и о буранах, и о жестоких татарах, и о разбойничьих повадках местного казачества… Папа категорически отказался ехать, и ему предложили уволиться со службы. Начались истинные мытарства.

Приходит папа устраиваться на новую работу, его с радостью согласны принять, а когда он приходит оформляться, ему вежливо говорят, что обстоятельства изменились и работы нет. В семье наступило полное уныние. Начали понемногу продавать вещи. Наконец, один из начальников потихоньку шепнул папе, что по распоряжению ОГПУ папа или должен ехать в Оренбург, или его нигде не примут на работу. Выхода не было – пришлось согласиться на отъезд. Встретив с семьёй новый, 1924-й год, папа уехал в Оренбург.

Через несколько дней после его отъезда мы обедаем и слышим дущераздирающие гудки. Мы бросились к окнам, открыли форточки – это хоронили Ленина. Мама не ходила смотреть его в гробу, потому что были необыкновенные морозы. Её подруга простудилась в очереди в Дом Советов и вскоре умерла от туберкулёза. А у тёти Веры, которая тоже постояла в очереди, началось воспаление надкостницы, и она страшно кричала по ночам.

Весной мы с мамой поехали проведать отца. В Оренбурге поселились в гостинице. Обедать ходили в ресторан, что для меня было праздником. Дома я была очень капризна в еде: суп ела только с клёцками, а любила только пшённую кашу и котлеты. В ресторане же нравилось всё.

Но такое питание было накладным для семейного бюджета, и мама договорилась с семьёй Арбузовых, что мы будем столоваться у них. У Арбузовых было три сына: два взрослых и один школьник старших классов. Имя его я не помню, но он сделал для меня очень доброе дело. Я ела очень медленно, с неохотой. Все уже кончали сладкое, а я всё ещё сидела над тарелкой супа. Так вот, этот мальчик вызвал меня на соревнование – кто быстрее всё съест. Если я отставала, он смотрел на меня с таким презрением, что я готова была провалиться сквозь землю. С тех пор я просто не могу медленно есть.

Однажды случилось большое несчастье. Мы с мамой пошли вечером в булочную. Мама купила хлеб, расплатилась и повесила сумочку с деньгами на руку. Когда мы вышли из булочной, какой-то мальчишка сорвал сумочку с маминой руки и моментально исчез. Мама сначала остолбенела, потом побледнела, как полотно. Она довела меня до гостиницы, настрого приказав, чтобы я не проговорилась папе о пропаже сумочки, а сама пошла к Арбузовым. Оказывается, в сумочке было штук 30 золотых рублей. Папе признаться в пропаже мама побоялась, и жить нужно было, не показывая вида, что денег нет. Арбузовы познакомили маму со старой ростовщицей-еврейкой, которая дала ссуду под большие проценты.

Я и мама прожили в Оренбургской гостинице до августа, пока удалось снять отдельный флигель на окраине города. Наше с мамой возвращение в Москву и сборы в Оренбург помню смутно.

У тёти Кати были знакомые Михайловы. Старик Михайлов усиленно ухаживал за мамой. А его зять Завадовский был директором зоопарка. Мы часто по вечерам ездили в зоопарк. Очень интересными были эти посещения – это было время, когда Завадовский проводил опыты над животными. Помимо петухов, которые несли яйца, и кур, кукарекавших по-петушиному, в зоопарке жили: помесь лис и волков с собаками, коров с овцами и т.д. Потом подобные эксперименты были запрещены. Однажды Михайлов предложил покатать меня на слоне. Ухаживал за слоном его бывший хозяин. Он-то и покатал меня по всему зоопарку.