Воспоминания. Детство. Юность. Записки об отце - страница 10

Впоследствии, в 1907 году, я встретил его в Питере на Невском. Он был также полон энергии и с воодушевлением рассказывал, что строит новую дорогу где-то около Киева.

Осенью 1998 года отец уехал в ссылку в Петрозаводск. Мы с Николаем доучились до Рождества и поехали на каникулы к отцу.

Это была наша первая поездка в Петрозаводск. Мы знали только адрес отца: Петрозаводск Олонецкой губернии, Зарека, дом Маликова. Еще знали, что надо доехать до Питера, а оттуда на лошадях четыреста шестьдесят верст. Что это за передвижение на лошадях, как оно осуществляется – у нас никто не знал. Было загадочно, необыкновенно и интересно.

Отец написал, чтобы мы ехали из Питера по Финляндской железной дороге до станции Сердоболь2, куда он нам вышлет лошадей из Петрозаводска и там уже не четыреста шестьдесят, а всего триста шестьдесят верст. В провожатые нам дали Ефима, одного из молодцов магазина. Ефим был из Пятовска, сын богатого козака, воинскую повинность отбывал в Варшаве в гродненском полку, так что мужик был образованный и мог ориентироваться в любой обстановке. Ефиму дали пальто из своего магазина – шубу на лисьем меху с барашковым воротником. Нам купили шерстяное белье, валенки, овчинные романовские полушубки, овчинные же тулупы и шерстяные «нансеновские» шапки, которые можно было опускать вниз, и тогда закрывалось все лицо, оставляя открытыми только нос и, по желанию, рот. Когда мы, в виде опыта, все это на себя надели, выяснилось, что ходить в этой одежде, то есть передвигаться самостоятельно, нельзя; можно было только полулежать в санях, на что, собственно, она и была рассчитана. Поездка через Сердоболь нас очень устраивало еще и потому, что мы могли по дороге заехать в Выборг и повидаться с фрау Нахтигаль и ее мужем, у которых Николай после смерти нашей матери воспитывался в раннем детстве.

И вот в один из дней начала декабря мы проснулись с радостной мыслью, что в школу идти не надо и что с ней временно покончено. Встали позже обычного, пили чай в торжественном молчании, потом собирались (собственно, мы не собирались, но хлопотали все вокруг нас). Потом пришли батюшки-священники отслужить молебен Илье пророку – покровителю путешествующих, мачеха нас благословила, и мы с Ефимом и многими провожающими двинулись на Николаевский вокзал – путешествие началось.

Как мы сели в вагон 2-го класса и ехали до Питера, не помню. Питер помню: когда мы вышли с вокзала на Знаменскую площадь, было темно, погода мокрая, на земле слякоть. Поехали на Финляндский вокзал. Там Ефим при покупке билетов до Сердоболя дал кассиру сто рублей и ему дали сдачу серебряными рублями, что было очень неудобно, так как весило около фунта и оттягивал карман. Он охал, но делать было нечего, и он еще долго бряцал серебром в кармане своей лисьей шубы.

Помню Выборг. В то время Финляндии жила уже по новому стилю, и там был канун Рождества, а у нас до Рождества было еще далеко. Городок был небольшой, но удивительно чистенький, улицы тихие, все покрыты белым снегом, светит луна и отчетливо выделяются контуры церквей и домов, совсем не похожих на наши. Фрау Нахтигаль с мужем жила в небольшом домике, комнаты которого были заставлены всякой мебелью. Ее муж – невысокого роста худой немец с бородкой, показывал нам свою флейту, на которой он играл в местном оркестре, и я был очень удивлен, когда узнал, что в неё надо вставлять гусиное перо, без него звук не получается. Нас уложили на добрых немецких перинах и покрыли такими же перинами – было тепло и уютно.