Читать онлайн Игорь Чупров - Воспоминания и размышления старого водилы

Вырос я в заполярном Нарьян-Маре в среде глубоко верующих староверок мамы и бабушки. Видимо, поэтому в детстве и чуть не половину своей жизни был до предела стеснительным. Был я тощим, но длинным, и, чтобы не выделяться среди сверстников, постоянно наклонял голову вперёд. В результате вырос сутулым.

Много неприятных для меня и порой просто комичных – для окружающих – моментов я в своей жизни испытал из-за этой проклятой стеснительности, покинув родной Нарьян-Мар в 1958 году.

Расскажу о нескольких из них.

Когда я сдавал последние выпускные экзамены в школе, мой старший брат Иван сдавал экзаменационную сессию в институте физкультуры им. Лесгафта в Ленинграде, где он учился заочно. Иван написал мне, что меня как лыжника из Архангельской области, родины членов сборной СССР по лыжам В. Кузина и В. Кудрина, согласны принять в этот институт вне конкурса.

Обрадованный этим известием, я поехал в Ленинград, где меня Иван встретил, разместил в комнате уехавшего в отпуск знакомого преподавателя института и объяснил, как найти приёмную комиссию. Следующий день был выходной, приёмная комиссия не работала. Мы провели его на стадионе и в залах института, где студенты – звёзды советского спорта – готовились к Спартакиаде народов СССР. Иван непрерывно рассказывал и показывал мне, кто есть кто из тренирующихся на стадионе и в залах.

Испугавшись оказаться в среде этих знаменитостей, я всю ночь не спал и к утру решил поступать не в институт физкультуры, а на физический факультет Ленинградского государственного университета (ЛГУ). О существовании этого факультета я знал от одноклассника, который туда поступал, сдавая вступительные экзамены, как представитель нацменьшинства, дома, в Нарьян-Маре.

Я подумал, что если ненцев туда принимают, то и меня, может быть, примут. Мне понадобилось два дня, чтобы набраться смелости и войти в главное здание университета, где находилась приёмная комиссия.

Потолкавшись перед сдачей первого экзамена – по физике – в толпе поступающих (поступало на физфак более 500 человек), понял, что, поменяв физкультуру на физику, я метнулся, что называется, «из огня да в полымя». Многие ребята в руках держали «Сборники задач для поступающих» и учебники по физике, о которых в своём Нарьян-Маре я и слыхом не слыхивал. Среди них была группа только что приехавших из Москвы, где они не прошли по конкурсу при поступлении в МГУ и Физтех. В этих вузах вступительные экзамены специально проводили на месяц раньше, чтобы не прошедшие в них по конкурсу могли, не теряя года, поступить в другие вузы страны.

НО… отступать было уже некуда, и я решил: будь что будет.

Судьбе было угодно, чтобы я стал студентом физфака ЛГУ.

Окончив второй курс университета и получив стипендию за летние месяцы, не стал тратить три дня на дорогу до города Печоры в поезде Ленинград – Воркута и ещё четыре дня на плавание на пароходе от Печоры до Нарьян-Мара, а полетел самолётом. Прямых авиарейсов из Питера до моих родных мест тогда ещё не было. В первый день я долетел до Архангельска, где должен был переночевать. Аэропорт Архангельска тогда находился на Кегострове, на противоположном от города берегу Северной Двины. Мне удалось устроиться в гостиницу в аэропорту. В номере, кроме меня, было ещё пять человек. Они летели в отпуск на материк с полярных станций, расположенных на островах Северного Ледовитого океана. Из разговоров полярников я понял, что отпуска им предоставляли раз в два-три года, зато почти на полгода и выдавали «кучу денег» – отпускных. На станциях из-за «отсутствия наличия спиртного» был сухой закон. И вот, наконец-то они дорвались до него, родимого, – спиртного. У каждого в ногах стояла батарея бутылок, и они, что называется, «отводили душу». В ту ночь заснуть мне так и не довелось. Вынужден был через каждые полчаса отражать атаки-предложения: «Выпей с нами, студент». А я тогда ещё в рот спиртного не брал.

К утру в комнате от перегара дышать стало нечем, и я решил съездить в город, побродить до вылета и заодно – подышать свежим воздухом. Между Архангельском и Кегостровом осуществлялось регулярное пассажирское сообщение на маленьких судах. В Архангельске они приставали к морскому причалу, высота которого на пару метров превышала высоту палубы судна, курсирующего на Кегостров. Часа за два до отправления самолёта я подошёл к тому месту, где утром высадился на причал, увидел там готовое к отходу судно и по трапу спустился на его палубу, не решившись спросить, куда оно идёт.

После того как команда судна убрала трап и швартовы, а судно начало отваливать от причала, услышал, как один пассажир спросил у другого, когда они приплывут в Северодвинск. Я мгновенно понял, что сел не на то судно, чисто импульсивно рванул на нос судёнышка и с разбега прыгнул на вертикальную поверхность причала, увидев вбитую в неё железную скобу и небольшой выступ – под ней. Руками мне удалось ухватиться за скобу, но ноги на выступ не попали. В результате – повис на руках посредине вертикальной стенки пирса.

Капитан судна тут же дал команду: «Человек за бортом!» – услышав которую, дневальные бросились спасать меня. Когда под всеобщий шум и гам меня вытащили на причал и спросили: «Ты что, сумасшедший?» – я ответил: «Нет, просто мне надо на Кегостров». Публика долго потешалась надо мной.

В ноябре 1972 года мне нужно было срочно слетать из Каунаса в Москву на один день. Управившись с делами в Москве, в начале девятого вечером примчался во Внуково и приобрёл билет на самолёт, вылетающий в 21 час «с копейками» в Вильнюс. Когда проходил регистрацию, мне сказали, что посадка на мой рейс уже объявлена. Поэтому я вышел на улицу, увидел самолёт, на который уже заканчивалась посадка, и поспешил к нему. Было темно, мела метель, и проводившие посадку дамы в посадочные талоны пассажиров особо не вглядывались. Самолёт был полупустой, я уселся в первом ряду за столик, на котором лежала газета. Это была «Черноморская здравница» за тот день. И я решил: значит, утром наш борт совершил рейс в Адлер, а сейчас летит в Вильнюс. Когда убрали трап и самолёт стал выруливать на взлётную полосу, услышал голос командира корабля. Он был рад приветствовать пассажиров, совершающих рейс по маршруту Москва – Сочи (аэропорт Адлер)!

А у меня через три дня в Каунасе должна была состояться защита кандидатской диссертации. Поэтому даже дармовая поездка в Сочи из-за ошибки работников аэропорта меня никак не устраивала. Никого из членов экипажа в пассажирском салоне не было, поэтому я бросился к двери, ведущей в кабину пилотов. Дверь была заперта. На мой стук и крик никто и никак не реагировал. За два года до этого литовцы, отец и сын Бразинскасы, совершили кровавый теракт на авиалайнере Ан-24, выполнявшем рейс по маршруту Батуми – Сухуми с 46 пассажирами на борту. В связи с этим на воздушных судах были приняты всевозможные меры предосторожности.

В конце концов, через закрытую дверь меня спросили: «Чего надо?» Я ответил, что у меня билет в Вильнюс, а не в Адлер. После небольшой перебранки на тему, как я тут оказался, командир корабля связался с диспетчерами и спросил: «Что делать с буяном?» Через некоторое время мне передали ответ: если «буян» согласится прыгнуть с высоты порядка 3 метров на бетон взлётной полосы, то дверь откроют; если же нет, то пусть летит в Адлер. Я, не раздумывая, согласился. Мне открыли дверь, и я сиганул в темноту. Когда встал на ноги после не очень удачного приземления, меня спросили: «Ноги целы? Тогда отойди подальше на траву, мы будем взлетать».

Я отошёл, огляделся, увидел вдали огни аэровокзала и во весь дух помчался в их направлении, т. к. мне надо было ещё успеть на свой рейс – в Вильнюс.

Если сегодня для управления моторизованным средством передвижения по воде требуются права на его вождение, а средство должно быть зарегистрировано и пройти техосмотр, то в благословенные 50-е годы прошлого столетия достаточно было приобрести или позаимствовать у кого-нибудь такое средство и уметь его завести.

До тех пор, пока на Печоре-реке такими средствами были килевые лодки, оснащённые трёхсильными (мощностью в три лошадиные силы) подвесными моторами и шестисильными стационарными движками «Топчи нога» – так их прозвали в народе за то, что заводить их надо было, долго нажимая ногой на рычаг, – единственное приключение, которое случалось с их владельцами, – это возврат домой на вёслах из-за неумения оживить мотор.

Во второй половине 50-х годов на Печоре появились более совершенные пятисильные подвесные моторы «Стрела» и «ЗиФ-5». Счастливым обладателем «Стрелы» стал родной дядя со стороны матери Иван Яковлевич. C наступлением сенокосной поры он установил мотор на свою лодку, взял на буксир нашу лодку и таким макаром довёз всех нас до сенокосных участков, проплыв сначала около 20 км вниз по Печоре, затем более трёх вверх по реке Куя. Закончив заготовку сена, мы собрались в обратный путь. Но сколько дядя Ваня шнур своего мотора ни дёргал, мотор не заводился. Он по моему совету вывернул свечу и проверил наличие искры. Искра была. Тогда решил открутить от краника подачи топлива стакан, служивший фильтром и отстойником бензина. Это кончилось тем, что стакан он уронил в быстрое течение реки. Обнаружить его на дне мне не удалось. Поохав и поахав: «Вот беда, вот беда», дядюшка решил, что втроём две гружёные лодки против течения Печоры доставить в город нам будет не под силу. Значит, кому-то надо топать в город за подмогой. А топать надо было по тундре около 30 вёрст, и на пути к городу преодолеть водную преграду – виску, вытекающую из озера, не широкую, но глубиной под 2 метра.

Тем временем я перерыл всё, что было в лодках, и обнаружил стеклянную баночку из-под мази от комаров и обрывок шпагата. Примерил баночку на место стакана – она оказалась подходящего диаметра. Тогда, чтобы мать не бранилась, что порчу сапоги, ушёл на берег за куст ивы и ножом отрезал верхнюю часть голенища своего сапога. Затем попросил дядю дать мне час времени.

За этот час мне удалось с помощью обрезка голенища и шпагата приспособить баночку вместо утопленного стакана. После чего я выкрутил свечу из мотора, прокалил её на огне, вернул на место и где-то с третьего-четвёртого раза завёл мотор. Дядя почесал затылок и произнёс: «Да! Голь на выдумки хитра».

Когда я заканчивал школу, в продаже появились десятисильные моторы «Москва» и первые «Казанки» – лодки с плоским днищем, способные под действием достаточно мощного мотора выходить на режим глиссирования, т. е. уже не плыть по реке, а почти лететь над её поверхностью.

Как и всё более или менее ходовое во времена СССР, «Казанки» были большим дефицитом. Поэтому умельцы стали строить из подручных материалов их подобия. Приехав на летние каникулы после первого курса учёбы в университете, нашёл у брата такое подобие и мотор «Москва». В первый же погожий солнечный день решил испытать их. Лодка была меньше и легче серийной «Казанки», поэтому буквально взлетала над водой, даже если мотор работал не в полную силу. День был не только солнечный, но и без ветра. Поверхность воды перед носом лодки была как зеркало, отражающее солнечные лучи. Выехав из Кармановской курьи на ширь Городецкого шара в направлении села Тельвиска, поворотом ручки управления газом (оборотами мотора) подобрал режим движения лодки, отпустил ручку и стал корректировать курс лодки лёгкими наклонами тела влево и вправо. Лодка стремительно летела вперёд, а я, наслаждаясь ощущением полёта, задумался о чём-то и перестал контролировать курс. Кончилось это тем, что лодка со всего хода вылетела на берег, при этом водитель её из кормы лодки перелетел в её нос. А мотор, потеряв на берегу сопротивление воды, стал оглашать всю округу диким рёвом. В голове, левой руке и ноге почувствовал сильную боль от удара. Но мне было не до боли. Надо было срочно заглушить мотор, пока он не рассыпался на части. Заглушив мотор, обнаружил, что верхняя доска кормы, к которой он крепился, раскололась. Поэтому домой мне пришлось, несмотря на полученные ушибы, добираться на вёслах.