Воспоминания жены советского разведчика - страница 32

Конечно, это была редкостная везуха для Курьянова В.И. Но тут его подружка Галочка, т.е. я, вдруг заявляет с полупрезрительной усмешечкой:

«Фи! Так ты не лётчиком будешь?» – и Витя после моего уничижительного вопроса мчится к начальнику школы и требует, чтобы его вместо Москвы и Высшей военной академии им.Жуковского направили в лётное училище в Тьму-Таракань осваивать так необходимую ему и его придурашной подружке Галюне профессию лётчика. Начальник школы вправил будущему инженеру мозги, и вот Витя едет в Москву, предварительно спланировав свои будущие отношения со мной: берёт с меня слово, что я его буду ждать, и на третьем курсе, когда им присвоят офицерские звания, мы поженимся. Четко и ясно.

«Ждать? Ха-ха! Ну, ладно!» А мои планы? Как и где Я буду учиться (или не буду?) Витя почему-то о них не спросил. Вот, действительно, почему? И почему, делая такое серьезное заявление, не сказал, что любит меня? Правда, я его сама настырно выпытала: «А ты любишь меня?» На что Витя смущенно пробормотал: «Ну, люблю!» Видимо, он считал, что если предлагаешь пожениться, то автоматически признаешься и в любви. А, может, высоких слов стеснялся. Сейчас прямо не верится, что это было так давно, 50 с лишним лет, когда я решила начать полегоньку записывать свои воспоминания, по крайней мере, наиболее яркие из них, так, небольшой дневничок. Но слово дадено – я его и сдержала, хотя офицерские звания курсантам, а им обещали сделать это на третьем курсе, не присвоили.

Им и так сделали большую скидку, приняв в высшее учебное заведение без экзаменов. Ожидание замужества затянулось на пять лет.

Я же собиралась в пединститут на филологический факультет. Ведь вот мы какие умные в 17 лет! В художественной школе мне предлагали поступить в их же художественное училище, даже без специальных профилирующих предметов, т.е. сдать там обычную школьную программу, чтобы художник был не совсем безграмотным что ли? Сказали, что у меня способности и их надо развивать, на что я высокомерно (вот дурочка!) ответствовала: «Чем быть посредственным художником, лучше быть хорошим учителем». Сейчас я как раз думаю, что лучше быть хорошим дилетантом, чем плохим профессионалом. Но это сейчас! Тогда же я считала, что способности у меня средние, хотя всегда с удовольствием рисовала, лепила, мастерила из подручного материала разную и довольно оригинальную бижутерию, впоследствии постоянно что-то оформляла на общественных началах, тоже с удовольствием. Думала, что по сравнению с остальными студентами буду бледно выглядеть, а я всегда хотела быть только в первых рядах. Но эти-то ученики проучились в художественной школе по 5-6 лет, знали теорию, технику рисунка, технику смешивания красок, «свет-тень-полутень» и вообще набивали руку, а я, кроме того что проучилась всего полтора года, прогуливала занятия, так и к совету педагогов отнеслась несерьезно. Здесь-то, видимо, и сказалось моё воспитание от противного – неуверенность в себе, в своих способностях.

Мало того, я и в институт не попала в том году. Сестра решила сделать мне подарок по случаю окончания школы и взяла меня с собой на юг, в Сочи, где я так перегрелась на солнышке, что попала на операцию аппендицита прямо там, на юге. И в больнице тоже проявила свою обычную активность: встала на следующий день после операции (это еще ничего, это даже приветствовалось), гуляла по коридору и черти меня понесли в ванную мыть голову, где я благополучно проехала на скользкой решетке-доске и ахнулась животом о края чугунной ванны; итог понятен: шов лопнул и загноился (жара) – на экзамен я не попала.