– Какие обстоятельства?
– Это долгая история.
Зак снова принялся колоть дрова; как всегда, он не стал настаивать. И это Лайлу устраивало. Она была не из тех, кто анализирует прошлое, она всегда считала менее болезненным не ворошить его, забыть. Она знала, что это малодушие. Это был ее способ не смотреть в лицо невзгодам, ее способ уклоняться от ответственности. Она полагала, что большинство людей в каком-то смысле так и поступают: Джен сбежала, Дэн придумывал сценарии и переписывал историю.
Впрочем, Эндрю был другим. Лайлу до сих пор, спустя столько лет, поражало, что не было такого момента, когда бы Эндрю пытался спрятаться от случившегося. Если бы за рулем была она, черта с два смогла бы она пойти на похороны. Но Эндрю и в голову не пришло не ходить. Лайла в ужасе предвкушала скандал – ее преследовали мелодраматические видения, как мать Конора набрасывается на Эндрю, называет его убийцей. Эндрю сказал, что, если его попросят удалиться, он повинуется. Но, конечно, никто не просил его удалиться. Когда они приехали в церковь, мать Конора стояла у входа и поприветствовала их как друзей. Поцеловала их и сказала, как сильно ее сын любил их обоих. Она попросила их сесть рядом с ней в первом ряду. Лайла помнила, как шла по проходу между рядами, держа Эндрю за руку, чувствуя себя глупой и пьяной (потому что уже приняла с утра в ванной), и задавалась вопросом, пройдут ли они когда-нибудь тот же самый путь в обратную сторону, когда она будет не в черном, а в белом. Она помнила, как искала взглядом Натали, а потом до нее дошло, что Натали здесь не будет, потому что она лежит на больничной койке без сознания, возможно, навсегда покалеченная, возможно, с поврежденным мозгом. Потом на полпути она споткнулась, и Эндрю подхватил ее под руку. Она повернулась к нему, но он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен прямо вперед. Он сказал ей, чтобы не надевала такие высокие каблуки, потому что они непрактичны.
Зак снова сделал перерыв и сейчас смотрел на подругу с легкой улыбкой на губах.
– Ты что?
– Ничего. Просто ты очень хорошенькая сегодня, когда сидишь на своем бревне, погруженная в раздумья. – Она засмеялась и покачала головой. – Я думаю, он тронутый, – заключил Зак.
– Кто тронутый?
– Эндрю. Если оставил тебя ради Натали. То есть, я понимаю, она хорошая девчонка и все такое, но нервозная, на мой вкус, красивые глаза, это я признаю, но… по сравнению с тобой… Абсолютно тронутый.
Лайла поднялась на ноги, подошла к нему и поцеловала в губы.
– Ты очень хороший, мой дорогой, но ты не знаешь и половины.
– Что ты имеешь в виду?
Она отвернулась от него, посмотрела вниз, на дом, симпатичный, как с открытки, укрытый снегом, как одеялом, с вьющимся из труб дымом.
– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Так всегда бывает. Да, я была больно задета, очень даже задета всем, что произошло, но, оглядываясь назад, умудренная жизненным опытом, который дали мне эти годы, я могу понять, почему он в нее влюбился.
Зак покачал головой.
– Не понимаю, как ты можешь так говорить.
– Меня было трудно любить, Зак. Порой меня было очень трудно любить.
Он опустил топор и взял ее за руку.
– Это невозможно.
Лайла громко рассмеялась.
– Ты сам знаешь, что говоришь чепуху!
– Нет, – сердито возразил он, – тебя легко любить.
– О, милый, – промурлыкала она, – ты такой чудный. – Она улыбнулась ему застенчивой улыбкой, глядя из-под опущенных ресниц, и увидела, что от этого он буквально тает.
