Контрабандисты поджидали клиентов возле пирса, на берегу моря Нево. Чтобы никто не принял их именно за контрабандистов, они делали вид, что удят рыбу, или пишут пейзажи, или торгуют всякой мелочью… В самом деле, если просто сидеть и пялиться на звездолеты, могут принять не только за контрабандиста, но и за агента контрразведки или, еще хуже, за террориста.
Вся эта публика завистливыми взглядами провожала Эдельвейс, принимая ее за контрабандистку, ведущую клиента на демонстрацию товара. В другой стране ее могли бы принять за… Тьфу, было даже противно думать, за кого ее могли бы принять, но в Парадизской Империи этого позорного явления не то что бы вообще не было, просто женщины легкого поведения принимали клиентов на дому, а не разгуливали с ними по улице.
У Эдельвейс было такое чувство, как будто ее ведут на эшафот. Ей так и хотелось крикнуть:
– Ну, не хочу я с ним никуда идти! Даже до остановки рейсового!
А внутренний голос отвечал ей:
– Вот ты не хочешь, а ведь придется!
Кеннет не понравился ей с самого начала. Высокого роста, он возвышался над ней, как скала. Эдельвейс не любила рослых мужчин – в их присутствии она чувствовала себя еще миниатюрней, чем была на самом деле. Впрочем, она мужчин вообще терпеть не могла, хотя бы за то, что все они превосходили ее по росту и комплекции, и, хотя физическая сила не находится в прямой зависимости от этих данных, в схватке эти качества все же имели значение. Даже если речь идет о схватке на холодном оружии. Учитывая комплекцию и разворот плеч, Кеннет был бы опасным противником…
У нее было ощущение, что она идет под конвоем. И что подумают знакомые, увидев ее в обществе капитана американского звездолета!?
Вот был бы Кеннет старым и уродливым, тогда бы никто ничего предосудительного не подумал. Вот бывают же пожилые степенные капитаны… С такими не стыдно пройтись до аэробуса. Особенно если они имперцы. А этот… Увы, капитан Кеннет был молод – тридцать с небольшим- и, к сожалению, хорош собой. Как будто не могли американцы назначить капитаном на «Инвиктус» какого-нибудь заслуженного старичка! Тогда прохожие смотрели бы одобрительно: молодая гражданка Империи показывает дедуле-иностранцу дорогу к остановке рейсового аэробуса.
Пока они с Кеннетом шли вдоль берега Большого канала, заходящее солнце еще согревало их своими последними лучами, а закат окрашивал блузку Эдельвейс в нежно-кремовые тона, но когда они под оглушительное пенье соловьев вошли в аллею, под сенью деревьев их накрыли голубоватые сумерки. Здесь было значительно прохладнее, чем на берегу. Пахло хвоей, влагой и торфяным болотом. Эдельвейс слегка поежилась и испугалась, что Кеннет это заметит и, еще не хватало, набросит ей на плечи свой китель. И это увидит кто-нибудь из ее знакомых…
Вот тогда ей будет уже не отмыться…
«Я не просила меня провожать, он сам навязался!» И кто-то поверит! Она представила кривые ухмылки знакомых…
Они шли по утрамбованной земле грунтовой дорожки, к которой с обеих сторон почти вплотную подступали заросли малины, среди которой кое-где возвышались березы, чьи стволы заходящее солнце окрашивало розовым светом. Листва в легких сумерках наступающих белых ночей казалась голубоватой.
Дренажные канавы тянулись по обеим сторонам аллеи, отделяя ее от заболоченного леса, среди деревьев которого преобладали низкорослые сосны. В канавах дрожала и мерцала черная торфяная вода.
