Читать онлайн Екатерина Кирасирова - Возьми карандаши

Посвящается: Нелли –

прекрасному человеку, который умеет отличать плохое от хорошего

и Валентине Ивановне (у которой я почти каждое утро беру свежую газету), потому что незаменимые люди всё-таки бывают.

"…Знаешь, сегодня к нам на балкон залетела птица, я в это время поливала розу. Красивая такая серо–жёлтая маленькая птичка. Мы смотрели друг на друга и думали каждый о своём. Она, наверное, думала о весне, а я о тебе. Мне кажется, что все птицы думают о весне, но она не успела мне рассказать, потому что где–то чирикнули, и она улетела…"

"На работе завал, родная, представляешь – начальник решил, что я чёртов гений или Флэш1. Как можно сделать за три дня недельное задание?! Зря я согласился, вот теперь думаю. Ладно".

"Я разбила вазу. Свою любимую. Случайно. Я снова мысленно обнимала тебя, неловко повернулась и ваза упала на ковёр. Он мягкий, но она почему–то не выдержала удара".

" Новая игрушка вышла. Я помню, что говорил про неё. Она мне нравится, блин. Думаю уломать тебя поиграть со мной разочек. Такая графика – ты бы видела!"

"Соседка пригласила меня на праздник. Честно говоря, просто посидеть. Завтра пойдём с ней в парк".

" Ты всегда такая сексуальная в платьях. Завидую сам себе. Всегда. Здорово, что ты купила его".

"Я купила эклеры. Они в холодильнике".

" Обожаю тебя, родная. Моя. Навеки. Если бы услышать тебе моё сердце! Ты никогда бы не обижалась на молчание".

"Я не говорю всего этого, чтобы не волновать тебя, не отвлекать. Ведь я очень тебя люблю…"

"Работа. Блин. Если бы не ты, я бы сломался, наверное. А так ещё мечтаю немного…"

Она села за стол, возле него и заглянула ему в глаза. В их глубине светились те же чувства. Словно они встретились всего два месяца назад. Словно не было двадцати лет брака, словно груз забот ещё не серебрил их волосы, словно она была всё той же красавицей.

– Ну что, родная, – мягко, как обычно, произнёс он, – пойдём спать?

– Пойдём, – согласилась она. Взяла его руку и поцеловала.

– Я тебя люблю, – проговорила она в, быть может, тридцатый раз за сегодня. Как и в течении всех этих долгих лет, по несколько десятков раз в день. Он посмотрел ей в глаза. Она прочитала этот взгляд и нежно улыбнулась ему.

Они встали и обнялись. Он сильнее прижал её к себе. На секунду. Но она прекрасно знала, что значит для них обоих эта секунда. И знала, что эти мгновения дают ей, этой проходящей секунде, жить в сотнях и тысячах новых секунд. Она игриво закусила губу и с вызовом посмотрела на него. Он усмехнулся и поцеловал её в шею, а она расхохоталась своим звонким смехом, который так ему нравился.

– Пойдём, любовь моя. – Он отстранился, мягко увлекая её в спальню. – Может мы ещё не слишком устали?..

Она безумно любила его.

Он безумно любил её.

Она всё это знала…

Он знал всё это…

"Поговори со мной… Мне так много нужно тебе рассказать…".

2017 г.

Отсюда небо видно всё же дальше..

Ни на квартал и только как-нибудь.

Я это, кажется, не замечала раньше

(Не доводилось повода… вздохнуть?).

И всей душою небом наслаждаться

Всё подмечая: толпы облаков –

Багрянец, платину и золото скитальцев…

Не замечала я, что этот мир таков,

Каким всегда его рисуют в сказках.

"Забавы ради" – мне казалось так.

Но этот шёпот: вкрадчивый и страстный…

Теперь в сердечный попадает такт.

День прожит. Пройден и отмечен.

Непримечательный ничем –

Непримечательною встречей

Непримечательных дилемм;

Непримечательным прощаньем –

Наверняка, на этот раз.

Наверняка, но с опозданьем

(Хоть точно не скажу сейчас).

Да, пройден день. Отмечен. Прожит.

И в чьём-нибудь календаре

Меня отметили, быть может,

Непримечательным тире.

Может быть, пара строчек.

А может – немного больше.

На пару мгновений больше…

На пару столетий больше…

А может быть – пара строчек.

На лавочке лежал забытый лист,

В него уткнулся серый карандаш,

Рукою детской нарисованный сюрприз:

Окно и ваза, а в окне пейзаж.

В окне шёл дождь. Рыдали занавески.

Цветы в стакане плакали о чём-то.

А по стеклу как трещиной на фреске

Шла надпись: "я хочу котёнка".

У вазы нарисован был комочек.

С глазами, носиком, пушистый весь такой.

Слезинками была размыта строчка.

…А плачущий ребёнок шёл домой.

Оставайся неземною и холодной,

Словно сталь на острие клинка.

Оставайся девою подводной,

Оставляя юность в дураках.

Оставаясь лишь воспоминаньем

Для души, давно тобой больной.

Не давай надежды на желанье

Сердцу справиться с такой судьбой.

Сегодня жёлто-розовый восход.

Он был таким когда-то в октябре.

Я помню реку, белый пароход,

И отраженье белое в воде.

Кричали чайки где-то над водой.

Восход, река.

Мы направлялись в небо…

А с берега звенящей тишиной

Темнели корни мирового древа.

Пусть ночь продлится! Пусть немного дольше,

Не наступает яростный рассвет.

Позволь мне ночь,

Набрать тебя пригоршней –

Украсть у неба пару-тройку лет.

Мне б отдохнуть. И пусть невероятно,

Что тьма останется на самый краткий миг.

Бегу.

Бегу из дома безвозвратно.

Встречай, рассвет. Ты так ко мне привык.

Но я привык к тебе намного больше.

Вставать и думать.

Чайник закипел.

И голубь за окном неосторожный,

Забыл уж сам о том, чего хотел.

Да, парень, извини, я зазевался.

Тут чайник,

понимаешь,

закипел.

А я просил рассвет на миг хоть задержаться.

Что б я чудесный сон свой досмотрел.

Опять ныряю в глубину

И достаю строку одну,

Потом наверх.

Еще нырок

И снова маленький рывок.

Жемчужинка в руке моей,

Похожа на стихотворе..

Ещё сто слов, а может пять

На нитку надо навязать.

Я в реку дважды ни ногой –

Вот он – тебе подарок мой:

Простого смысла огоньки

Я достаю со дна реки.

Мне изменяет иногда

Река и примесь в ней тогда.

И не рифмуется строка –

И снова дважды два гребка.

За жемчугом нырять легко

Вот только слишком глубоко.

Но ты дыхание держи

Ну и пиши, мой друг, пиши.

Твои дети, малышка, прочитают хорошие книги.

Потому что когда ты устанешь смотреть в телефон,

Ты откроешь окно, откроешь как можно шире.

А может быть даже босая выбежишь на балкон.

И вдохнёшь полной грудью блаженные запахи лета,

Озоновый дух уходящего ранним утром дождя.

И сладко потянешься, вспоминая, что где–то

Книга лежит оставленная мной для тебя.

И после, малышка, поверь мне сейчас на слово,

Тебе захочется, чтобы в один из таких же радостных дней

Книжку эту взял бы твой милый вихрастый ребёнок.

Попросил почитать.

И ты улыбнёшься ему, как я улыбалась тебе.

Я чувствую: назавтра будет снег

Совсем седой, пушистый, нереальный…

И время свой приостановит бег:

Я и сейчас гляжусь во взгляд его зеркальный.

А после вьюга сменится дождём.

Таким пронзительным, что может показаться,

Что мы в иной реальности живём,

И что не нужно вскоре расставаться.

Если шёпот бы люди слышали

Вряд ли было б так много войн;

Не срывался никто за крышами

И не падали бы с фронтонов…

Не сбегали из дома в полночь,

Не бежали за электричками;

Пламенели бы люди ровно,

Не сгорали коробкой спичек.

Не бросались в карьер бы с места

Только чтобы расправить крылья…

Вот тогда бы не было тесно

Вот тогда бы и вправду жили!..

Я не хочу вставать с утра

Зачем? – чтоб выпить чашку кофе?

– Тук–тук, – осенняя пора

Спустилась молча к изголовью.

Я не хочу вставать с утра.

Я не хочу. Не заставляйте!

Я знаю про свои дела,

Но я хочу лежать в кровати.

Я не хочу, – нет, мне не лень, –

Случилась тяжкая усталость

От дерева остался пень,

А от меня побольше, малость.

Я не хочу. Я не хочу.

Всего. Чего хочу – не знаю.

Вчера звонила палачу –

Он отдыхает на Гавайях.

Писала в небо – там не ждут,

В аду и без меня не пусто…

Молчи, будильник! я встаю.

Встаю… нарежу хлеба в тостер.

Постойте! Вы ведь уже не дети! –

Кричит мальчишка большому дяде

И тёте, летящим на каруселях,

Навстречу ветру, в роскошных платьях.

Они не слышат – они друг в друге.

Мальчишка понял, и, погрустнел:

В любви – как в детстве, как в ярком круге.

…И вряд ли есть у него предел.

Нашему времени есть одно имя – сплин –

Драма для мозга – там-тададам-тадим.

Красочно–вычурно: выпьем, лежим, летим…

Множество мнений сливаются в "я один".

Правда, что чем-то похоже на коммунизм? –

"Вместе".

Серьезно? – "А ну-ка, давай – делись!"

Граждане мира уходят.

В либерализм.

(Фаталити2 с привкусом слова на букву Жи..)

Сложно сказать, отчего современный век,

В "труп" извращает понятие

"человек".

Эпитафичные гимны сотням закрытых век,

Вместо амброзии

– идолом –

Дэниэлс Джек.

Пяти–шестистопным ямбом сложенный постмодерн3:

Саморазвитие лезвием –

вдоль воспалённых вен,

"Вдоль сигаретного дыма и Бухенвальдских стен…"

(Есть тот, кто не верит, –

но он не читал.

Совсем).

Невольно или вольно – вышло так,

что я, свою мечту большую

забросила как мусор на чердак

и вот теперь живу почти впустую.

Мне б настоять, уверовать, добиться,

а я прогнулась слову "не твоё"…

А вспоминаю – хочется напиться.

Прости мечта моя.

Прости меня за всё…

Волшебный цвет кристально-чистой льдинки –

Он кажется так хрупок, только тронь –

И разольётся мириадами искринок –

Сверкающими каплями – в ладонь.

Росинок лучики – подковки кружевные,

Оберегая льдинку нежно, говорят:

"Ты ласковая, самая красивая!.."

И невозможно оторвать свой взгляд.

Волшебное колечко – не земное,

Магический серебряный ручей

Живых движений сердца – самых вольных, –

Любовью чистой – на руке моей.

Кажется, нас разделяет время

Резче, чем трамваи и проспекты.

Миг, другой и мы уже не верим

В то, что нас запомнил кто-то где-то.

Завтра постучатся оправданья:

"Может быть" и "как-нибудь потом"

С этого любое ожиданье

В чаше времени становиться песком.

Заметает памятью курганы,

Переулки, реки и мосты…

И лишь в сердце остаются шрамы

Одиночества и маеты.

…Я снова так могу, нужны ведь только крылья!

И расчехлить их также, на бегу.

И угли жечь

(Смотри-ка: не остыли!)

Я перед ними всё-таки в долгу.

За образы, что прорастают в сердце.

За нежность, верность им, и за стихи.

За то, что я не знаю об инерции,..

…А угли знают про мои грехи.

Я устала. Нет такого жанра,

Чтобы скучность сердца описать.

И души пылающего жара,

Так и не смогла я разыскать.

Пусто, серо, словно я бионик:

Тело дышит, сердце не горит,

Даже розовый на секретере слоник

Хобот опрокинул и сопит.

Слоник, маленький, пойми – я так устала!

В тусклом свете скучных серых дней;

Всё мне кажется – не я с тобой играла.

А другая. Та была сильней.

Ей хотелось многого и сразу

Звёзды! Искры! Всё на свете знать!

Но она пропала, вот зараза!

Нам её вовеки не сыскать!..

Всё-таки не дуйся, милый слоник –

Я попробую тебе её найти!…

Руки не сотру.

…Ведь я бионик…

… Нам с тобой во многом по пути.

Когда я снова добралась до строк,

(Тех самых строк, томившихся под спудом

Бездумных грёз) перешагнув порог

Я оказалась к носу нос с этюдом,

Наброском разума, мерцающим из снов,

Из тверди бытия, настолько зыбкой,

Насколько мыслимо.

…И тернии основ

Рассеялись под ласковой улыбкой.

И снова засияла благодать.

(Прошу простить сей пафос неопрятный).

И благодатно принялась сиять.

(И тавтологию простите многократно).

Мне, Мастер, представляете – не жаль

Желанье быта заменить иною

Тоскою той, что режет как кинжал,

Когда укрыт от бытия стеною

Неверья, неуверенности, лжи –

К себе самой, (да и к другим, вестимо) –

Что ткёт отменно только миражи,

Хотя и те природою гонимы…

И что мне остаётся – пустота?

Нет, Мастер! Лучше всех смеётся

Последний тот, кто видит, что Черта –

Одна из граней чёрного колодца.

В меже – на поле –