его все почему-то называли), разминая в руке уже вторую сигарету.
– Не, не нравится мне к
… урить, – улыбнулся Женя, стараясь
не смотреть на покалеченную руку мастера: не привык ещё, что
у него вместо пяти пальцев на правой руке было всего три.
– Пижонишь? – спросил мастер, уловив всё же взгляд ученика. – А так, вроде не пижон. Знаешь, что тебе скажу ..никогда
не делай в жизни то, что не по душе. И так приходится немало
всякого… дерьма нахлебаться… Успеешь ....А это, – он показал руку,
– профессия у нас такая. Как ни берегись, а хоть раз да задумаешь-ся… и У
. моего мастера, помню, точь такая же клешня была, а его, знаешь, как называли? Золотые руки…
Женя засмеялся.
Мастер посмотрел на него удивлённо.
– И про вас так говорят: Маркелыч – золотые руки.
99
– …Любуюсь я на вас целый час, – послышался у них за
спи- ной чей-то голос.
– Ну, начнёт сейчас… приехали… – пробормотал мастер, и только потом обернулся. И Женя за ним.
Директор стоял собственной персоной, блестя круглыми стёклами маленьких очков на большом лице, с потёртым портфелем
в руках, в коротковатых, широких брюках и указывал на большие
часы над входом.
– Семнадцать с половиной минут друг другу сказки рассказы-ваете, а работать кто будет – Пушкин? Маркелыч, ты же
наставник молодёжи, на доске почёта висишь. Чему учишь своего
ученика?
Мастер виновато затушил сигарету, а ученик оказался не так прост.
Сделал невинное лицо и сказал:
– Семён Михайлович, часы-то у вас, наверное, отродясь не шли.
А мы ещё даже по одной не выкурили, так что…
– Так что не лезь, когда взрослые разговаривают, – перебил
его директор. – Стой да помалкивай. Дома тебя не учили?
– Пошли, Женя, пора на самом деле, – сказал мастер и подтолкнул его своей правой рукой к дверям.
– В следующий раз из зарплаты вычту, – пригрозил директор
и пошёл к машине. – А ты у меня вообще за воротами
окажешься…
– это он Жене, уже садясь.
Вестибюль фабрики.
По пути в цех Маркелыч посмотрел на себя, висящего на заси-женной мухами Доске почёта, и пробормотал:
– …Доской почёта сыт не будешь… Да и какой почёт, если …
– Папа! Папа! – послышалось вслед за
ними. Мастер оглянулся.
За турникетом стояла его дочь и махала ему рукой.
Он подошёл к ней. О чём они говорили, Женя не слышал. Но мастер вернулся к нему взволнованный и сказал:
– С женой что-то… инвалид она у меня… Я отойду, Женя…
Ты там посмотри, что сможешь… Станок не включай, а замеры пока
сделай… Вернусь после обеда…
Двор перед домом Жени.
…Вечером того же дня он стоял во дворе под балконом Жени
100
и отчаянно сигналил, надеясь, что она выглянет в окно или выйдет
на балкон.
Никто не вышел.
Но на него кричали соседи:
– …Ты что, парень, сдурел?
– …Который час, знаешь?
– …Дождёшься ты у меня…
И переговаривались между собой:
– …Что с ним говорить, в милицию надо…
– …Я уже позвонила…
Посигналив напоследок, Женя сорвался с места.
Перрон вокзала.
Димана, Зуба и Костика Женя провожал в армию.
На вокзале было шумно и, непонятно почему, весело. Хоть
и мелькали часто заплаканные лица провожавших, в основном, —
родителей.
Были и девушки. Но вокруг таких компаний обходилось
без слёз. Смеялись, пели. Даже пытались танцевать.
Димана провожали мать с отцом. Зуба – отец и сестра. Костика
– мать.
– …Ты напиши сразу, как доедете.., – говорил отец Димана, стараясь перекричать шум. – Понял?
– Понял, – кивал головой Диман.
– И как учебку закончите, слышишь?
– Слышу, – вряд ли вникая в смысл слов, отвечал Диман.
