Машина потерпела урон, который ни одного человека не оставил бы в живых. Сидя на стуле, Ника падала – в объятия страха.
– Супружеская пара скончалась на месте аварии.
Сумерки превратились в жуткую темноту. Уютный вечер показался чем-то непостижимо далёким, он походил теперь на обманчивую иллюзию, скрывавшую все неровности страшной правды: их родители умирали за десятки километров от дома, пока сёстры в счастливом неведении мысленно взывали к их скорейшему возвращению.
Тишина была такой, будто в доме никто не жил, а голос ведущей казался неестественно пустым – как у робота, которому человеческие эмоции не доступны. Воздух натянулся струной. Она задыхалась, медленно падала в бездну отчаяния, тревожных мыслей. Детского непонимания, почему жизнь так жестока, почему есть вещи, которые мы не в силах изменить, а тех, кто мог бы, рядом нет или вовсе не существует, и Бог вдруг перестаёт отвечать. Воздух разорвался от звонка на телефоне.
– Але, – голос Ники дрожал. – Да, это Ника Сафонова. Да, это мои родители.
Подтверждение звучало как приговор.
***
День рождения Ника отметила не в загородном доме, а на диване в гостиной. Напротив, в зеркале, где ещё неделю назад отражалась шумная семья, теперь ютились перед потухшим камином три брошенных силуэта. Она сидела в центре. Сёстры обнимали по бокам и что-то нашёптывали. Обнимали и шептали утешения они пустой физической оболочке. Они не замечали, как неподвижны её глаза, не знали, что мыслями она стоит в глухом лесу посреди озера, продолжая тонуть и быстро погружаться в отчаянные размышления. Водная гладь в том озере подобна штормящему океану, пенные гребни волн – беспокойных, тревожных, потерянных мыслей – плещутся вокруг неё, окатывают с головой, и в этой суматохе она силится и не может выхватить суть, не может успокоить ураган брызг – разорванных, изломанных, перепутанных идей. Она знает, что реальность – отражение происходящего в голове, и не хочет, чтобы эта буря настигла и её сестёр. Это мысль, это всего лишь одна из волн, но она сбивает тяжестью ответственности и придавливает за плечи ко дну. Ника пытается дышать, но сейчас она просто девочка в сердце бушующей стихии, и эта стихия бушует в её собственной голове.
Два маленьких беззащитных ребёнка – их голоса звучат на грани, где черты разума размываются, уступая реальности.
– Ник?
Первый день восемнадцатилетия Ника провела, занимаясь процедурой, с которой раньше сталкивалась только в фильмах – похороны родителей. Она была удивлена количеством документов, которые пришлось собирать: счастливое неведение защищало её от этой как будто бы ненужной информации до последнего. Держа в руках свидетельство о смерти, она задумалась о том, что теперь является единственным опекуном для сестёр, попыталась осознать, но мысль унесло в круговороте штормующего озера.
Второй день восемнадцатилетия прошёл за расходом сбережений на гроб и похороны. Родители копили на путешествия, обучение, подарки. Большая часть – для детей, лишь четверть – для себя, но никак не на похороны.
Третий день восемнадцатилетия она начала не рассматриванием пейзажей из окна родительской машины, а, трясясь в катафалке, с видом на могилы за матовым стеклом. Сёстры не отходили ни на шаг. Место для захоронения она выбрала на вершине холма, так чтобы родители днями напролёт могли наслаждаться блеском моря, которое они рассекали на яхте прошлым летом.
