«…Я вырос в Киеве и учился в Киевском университете, славном именами таких учёных-естествоиспытателей как А.Н. Северцев, И.И. Шмальгаузен, М.М. Воскобойников, С.Н. Реформатский, Холодный и др. Со мной вместе училась Ирина Борисовна Паншина, ставшая впоследствие моей женой. Её отец, Борис Аркадьевич Паншин, до революции состоятельный человек, в 30-е годы видный научный работник, растениевод и селекционер и мать Екатерина Васильевна, в девичестве Чернова, относились к числу старой русской интеллигенции, связанной совместной учёбой и дружбой, родственными связями, общностью социальных идеалов как с упоминавшимися, так и с многими другими видными учёными нашей страны (…)
В 1931-32 гг. я работал в плодово-ягодном институте в Киеве, где общался с такими видными работниками сельскохозяйственной науки как В.И. Семиренко (представитель 3-го поколения русских помологов – «Ренет Семиренко»), энтомолог Н.А. Гросгейм (брат ботаника А.А. Гросгейма), фитопатолог А.И. Боргардт и др.
В период работы в Сочи мне неоднократно приходилось встречаться с Н.И. Вавиловым, Н.М. Тулайковым, В.Н. Любименко и другими. По-видимому, семейная обстановка и встречи с этими людьми помогли мне ассимилировать некоторые элементы общей духовной культуры, свойственной настоящей русской интеллигенции, выработать правильное представление о прогрессивных мировоззренческих позициях биологии и отношение к научной работе, к расширению своих знаний, как к такой же неотъемлемой части своего бытия, как дыхание и пища».
Ирина Борисовна:
– В декабре 1934 года был убит Киров, пользовавшийся в Ленинграде необычайной популярностью. Когда мы, студенты, проходили на демонстрации по Дворцовой площади и на трибуне стоял Киров, мы орали так, что на Миллионной никто уже не мог говорить. После убийства весь город затих, как перед бурей. Через некоторое время она и разразилась.
В 1936 году отец переехал в Москву в Центральный институт свекловодства (ЦИНС) на Миусской площади. Кроме ЦИНСа отец работал и консультировал в Институте лекарственных растений, в Институте картофеля, в Институте технических культур и в Комиссии Совконтроля.
В это же время из Ленинграда уехали П.М. Жуковский, который стал работать в Тимирязевской академии, и В.Е. Писарев, обосновавшийся в Немчиновке. Оба они постепенно отошли от Н.И. Вавилова и его последователей и в какой-то степени приблизились к лысенковцам и их идеям. Обвинять их трудно, так как обстановка всё накалялась, Лысенко начал преследование менделистов-морганистов-вейсманистов и им, как ближайшим и старейшим сотрудникам Вавилова грозил первый удар.
Игорь Борисович Паншин:
– Кампания против генетики начала развязываться гораздо раньше. Было у нас такое общество – биологов-марксистов. Чем могло оно заниматься во времена всеобщей идеологической бдительности? Блюло идейную чистоту научных исследований. Известно, что Энгельс интересовался вопросами диалектики природы, говорил, что нужно обязательно разрабатывать эту область. Но сам Энгельс только-только приступил, работу не закончил, то, что написал, к печати не подписывал. По существу это были лишь его наброски к вопросам, которые он намеревался разрабатывать. Поэтому диалектику природы Энгельса и публиковать-то было нельзя, и уж во всяком случае не рассматривать её как законченный труд. А у нас цитаты из него выхватывались по потребности. Надёргают и говорят: вот, мол, Энгельс против борьбы за существование, против естественного отбора. И так далее, и так далее… Для этих самых биологов-марксистов, псевдодиалектиков – хлеб насущный!
