Времена года. Поэзия и проза - страница 8



Аксинья первой полезла в лодку. Велька замешкалась, оглянувшись на Кыша – идёт ли? А он игриво оббежал вокруг своей матери, заглядывая ей в глаза, и остановился между нею и тропкой к лодке, как бы решая, вернуться ему в деревню или остаться в Заречном лесу. Мурыска сощурилась, будто солнечный лучик щекотал ей нос, и легонько боднула Кыша головой в бок, подталкивая к лодке. Сделав пару неуверенных шагов к реке, Кыш ещё раз оглянулся. Там, где только что стояла мурыска, было пусто. Лишь раскидистый куст прощально покачивал веточкой.

Тогда он отвернулся от леса и стремглав понёсся по склону к реке.

Лисичка

На улице был март. По всему посёлку текли весёлые ручейки, размывая грунтовые дороги и превращая улочки в непроходимое болото. Отец с самого утра шумел в сенях – снова собирался в тайгу, а мама на кухне стряпала блины.

Серёжа проснулся от того, что солнечный лучик, пробравшийся к нему на подушку сквозь занавески, стал припекать и щекотать нос. Нащупав под кроватью тапки, мальчик протёр глаза и вышел на запах блинов.

– Миша, поешь хоть блинов-то! – крикнула мама куда-то в сени. – Или с собой возьми, Лешего угостишь!

– Сам не буду, некогда! – отозвался отец. – А Лешему отнесу, давай!

«Лешим» прозвали местного лесника, деда Ваню. Он был угрюмый и неразговорчивый, и в посёлке появлялся редко. Всякое про него тут судачили, да только дед Иван всё мимо ушей пропускал. Наберёт в сельпо крупы да соли, муки тоже, и уходит в свой домик обратно в тайгу.

Единственный, с кем этот угрюмый лесник был не прочь перекинуться парой слов, был Серёжкин отец. На мальчишку же он внимания совсем не обращал. Не здоровался даже. Серёжа сначала обижался – родители ведь учили его быть вежливым и приветливым со всеми, иногда напоминая, что необходимо сказать «здравствуйте» или «спасибо», а деду Ивану почему-то прощали такую невоспитанность. Серёже казалось это несправедливым, но потом он перестал обращать на это внимание и воспринимал местного «лешего» таким, какой он есть – большим, седым и неразговорчивым.

– Папка! – всполошился Серёжа. – А ты чего? Ты в тайгу уходишь что ли? А я?!

– Да ненадолго я. Лешему вот блинов снесу, посудачим о своём, да и обратно. Охотиться сейчас не на кого, так что ничего интересного там не будет, мой бледнолицый воин, – улыбнулся подошедший к столу отец.

– Ну па-а-ап! Ты же обещал! Ты обещал зверей показать! – выражение Серёжкиного лица сделалось таким горестным, что отец чуть было не рассмеялся от такой непосредственности, но вовремя спохватился, чтобы не обидеть сына.

Зверей показать он действительно обещал, но в эту пору особо некого смотреть, да и есть свой риск на волков наткнуться, либо кого похуже встретить. Думал, как потеплеет, можно будет и сводить сына подальше, чем обычно. Действительно, пора бы ему начать к тайге привыкать. Но…

– Рановато ещё, – резонно возразил отец. – Многие звери ещё спят, кого ты там будешь смотреть?

– А кого найду – того и буду, – насупился мальчик.

Уйти сейчас, оставив сына с его просьбой, означало бы ссору. К тому же… действительно, обещал.

– Ладно, собирайся, – нехотя уступил отец. – Только быстро. И чур не жаловаться, если никого не увидим, понял?

– Понял! – просиял Серёжа, и умчался в комнату одеваться.

В лесу, в отличие от посёлка, снег ещё лежал. Иногда попадались следы пробежавших по нему зверей, и тогда отец объяснял Серёже кто какой след оставил, и как их распознать. Вскоре они вышли к большой прогалине. Как-то летом Серёжка с мамой здесь собирали землянику, поэтому мальчик хорошо помнил это место. До избушки Лешего было ещё порядком, к тому же шли они в обход, стороной – видимо, отцу нужно было что-то поглядеть в лесу, а может быть, он искал для Серёжки обещанных зверей…