На одной из полян расположились они на привал. Пока трапезничали, к ним присоединился Кыш. Высунув ушастую башку из высокой травы, он настороженно посмотрел по сторонам, поводя ушами, будто к чему-то прислушиваясь, и вышел на поляну весь. Вид у него был озадаченный.
Мурыс подошёл к Вельке и прилёг горбушкой, оперевшись на передние лапы. Велька удивлённо покосилась на него – никогда он так не лежал даже в деревне, где всё чужое ему. А сейчас в этом спокойном и тихом лесу, на своей родной стороне, он ведёт себя так, будто в любой момент готов к опасности, будто ждёт чего-то. Это было странно…
– Кышка, случилось что? – напрямую спросила Велька, глядя в его раскосые зелёные глаза.
Вместо ответа мурыс осторожно прихватил её зубами за подол и потянул в сторону, прочь с поляны. Велька недоуменно вздёрнула бровь, но последовала за ним. Отведя хозяйку к первому встречному дереву, Кыш умоляющим взглядом уставился на неё, будто спросить хотел: «Не уйдёшь? Не бросишь меня здесь?»
– Ну чего ты…? – оторопело спросила Велька. – Жду я тебя, жду. Что стряслось-то?
Кыш пулей рванул к бабке и с нею проделал тот же самый трюк. Аксинья наскоро собрала остатки трапезы в котомку и поковыляла за мурысом и ученицей. Когда зверь убедился, что обе они идут за ним, то побрёл вглубь леса, по временам оглядываясь и дожидаясь, когда его нагонят.
– Чует моё сердце, не к добру это, – кряхтя и отдуваясь, пророчила старуха. – Раз мурыс обеих нас за собой зовёт – не иначе, беда какая приключилась…
Спустя немного времени вывел он их на лесную проплешину. Велька увидела первой и зажала рот, чтобы не закричать – на проплешине, в самой её середине, скрючившись, лежал израненный мальчишка по виду годков пяти, не старше. Одежонка его была вся изодрана, кое-где на серой холстине алели кровавые пятна. Старуха, увидев, куда привёл мурыс, заохала и поковыляла к найдёнышу.
Наспех его осмотрев, она молвила:
– Живой. Но недолго ему… Успеть бы…
– Куда, бабушка?
– Не кудахтай, – деловито оборвала старуха расспросы. – Бери-ка его, да пошли искать Круг жизни. Времени нет.
Недолго думая, Велька взвалила себе на спину худенькое, почти невесомое тельце и поплелась за Аксиньей. Идти пришлось порядком, и Велька к концу пути сильно устала. Кыш семенил рядом, беспокойно поглядывая по сторонам.
– Слышь… меня вот Велеславой звать. Велькой. А тебя? – пропыхтела Велька, пытаясь понять, жива ли ещё её ноша.
– Фролушка… – чуть слышно прошептал мальчик.
– Ты не бойся, Фролушка, бабушка Аксинья у нас знаешь какая?! Она обязательно тебе поможет! Ты только держись, не уходи, слышишь!
Привела их Аксинья в сосновый бор. В просветы между стволами проглядывала излучина реки, а за кромкой воды снова зеленел лес. Только сейчас Велька поняла, какой крюк они сделали до этого места – их лодочка осталась у того леса за рекой, на который она сейчас смотрела сквозь редкие сосны…
– Нашла! А ну-ка, давай его сюда! – скомандовала бабка, выводя Вельку из оцепенения.
Аксинья стояла на пятачке посреди молодых сосенок, растущих кругом. Рядом с ведуньей в кругу сосен торчал вековой сосновый пень, у которого она и велела положить мальчонку. Вельку она тут же отправила собирать лапник, а сама присела подле найдёныша и стала что-то нашёптывать. Потом, достав из поясного кошеля долблёную ступку, стала в ней перетирать какие-то травы, поминутно роясь в мешках. Полученную буро-зелёную кашицу она, морщась, пережёвывала и накладывала на раны мальчика. Когда Велька натаскала достаточно лапника, Аксинья устроила из него три постели: у пня – для Фролушки, и две – для них с Велькой чуть в стороне.
