Тем не менее именно с Джиной – в честь которой был открыт их музей – у маленького Грегори сложились самые теплые отношения. Наверное оттого, что она всегда предпочитала жить в настоящем, нежели рыться в прошлом. Никаких наставлений, никаких красноречивых излияний душ, никаких беспричинных философии, занудства и причитаний, за которые молодые так ненавидят стариков. Она была очень «живой», возможно оттого, что не тратила свою энергию на то, во что не верила. Казалось, она и умерла молодой, просто в старом теле.
Однако дела это не меняло. Одно дело разговаривать на русском и совсем другое – поехать в Россию, тогда это казалось крайне авантюрным предприятием.
И только, когда Хотулев впервые посетил свою вторую родину в девяносто девятом году, страна эта превратилась для него из непонятного пласта на карте в реальное место. Затем он ездил туда не раз: играл турниры в «Московском городском гольф клубе» и в Нахабино, стал чемпионом России и завоевал Кубок России, однако впоследствии участвовать в подобных мероприятиях бросил – что за победа без призовых?
Его интерес к России вспыхнул с новой силой, когда, совершенно неожиданно, страна эта стало увлечением Майи. Причем увлечением не временным, как это бывало в детстве, когда она могла целыми днями твердить про Трою, а затем вдруг переключиться на Бермудский треугольник, меняя свои пристрастия примерно раз в месяц, а самым настоящим: Майя выбрала историю Восточной Европы и, в частности, России как собственную специальность в университете Женевы. И иногда, слушая речь Майи, он удивлялся, как же так вышло, что дочь, которая в детстве ни слова не понимала по-русски, вдруг говорит на этом языке чище и грамотнее его. Пожалуй, и хорошо, что не он был ее учителем.
И тогда Хотулев понял, что новый интерес дочери является его обратным билетом в отцовство – и так и случилось. Майя продолжала припоминать все его промахи, но их отношения становились лучше, пока, наконец, не переросли в теплую дружбу. Ради Майи, которая после замужества переехала с мужем в Монтре – что всегда было ее мечтой – и обосновалась в шикарной квартире на берегу озера – подарок Хотулева молодоженам – он покинул любимую Женеву, дабы осесть рядом с дочерью в этом сыром и скучном, деревенском городишке, где никогда ничего не происходит, а открытые упаковки чипсов и орехов сыреют уже на следующие сутки. Однако таким образом он стал для дочери ближе оставшейся в Женеве Сабины, и пускай лишь физически.
В Монтре отец и дочь открыли свой музей, однако, хоть Хотулеву и нравилось работать бок о бок с Майей, желания основательно осесть в этом городе у него не было. Он снимал скромную квартирку в глубине Монтре, подальше от озера, играл в гольф и надеялся, что однажды они снова вернуться в Женеву.
– Непонятна и все, – продолжила Майя.
Хотулев почувствовал себя виноватым перед Верой: он не должен был осуждать ее с Майей. Он, в целом, не должен был никого осуждать, к этому сейчас повсеместно призывали представители самой модной профессии – лайф коучи18. Но, пардон, как же тогда жить? Интереснее всего было то, что Майя была самым толерантным человеком, которого Хотулев когда-либо встречал, но именно она невзлюбила Веру с первого взгляда.
– Самовлюбленная и старомодная. Какие у вас с ней могут быть общие интересы?
– Relax, take it easy19, – равнодушно заметил Хотулев, не отрываясь от экрана телефона. – Я не собираюсь на ней жениться.
