Я не обижусь. Я тоже забуду сегодняшний разговор.
Юность — прекрасное время надежд, планов, бушующих чувств и странных решений — имеет свойство молча уходить, предавать, разбивать надежды.
Но предвкушение чего-то неведомого, неизбежного и фатального, возможного только в мае, все равно сводит мышцы и давит на горло.
Избавляюсь от окурка, закрываю раму и с целью сокрытия следов преступления разбрызгиваю в воздухе туалетную воду. С чувством выполненного долга кладу на стол Натали пронумерованный и прошнурованный отчет, гашу люминесцентные лампы под потолком, закрываю на ключ осиротевший офис...
По темной мраморной лестнице спускаюсь вниз и, поборовшись с массивной дверью холла, оказываюсь в сказке — кружевах черемух и сиреней, шуме моторов и воплях клаксонов, отголосках музыки и пьяных запахах цветения.
Что мне их корпоративы, когда впереди два дня отдыха. Завтра утром сяду в электричку и все выходные проведу возле мамы, верной собачкой внимая ее наставлениям и наущениям. Как бы мне ни хотелось ослушаться, я не могу — не оправдала возложенных надежд и все еще в некоторой степени завишу финансово. Да и нет у меня больше никого. Никого во всем белом свете.
Сворачиваю в поросший елями сквер, нашаривая в кармане зажигалку и верную пачку, но возня, мат и звуки глухих ударов заставляют остановиться и замереть.
— Где вес, придурок? Мы тебе пальцы переломаем. Гони бабло. Счетчик капает! — Люди в черных капюшонах ногами избивают скрючившегося на траве парня, но тот не сопротивляется, только прикрывает голову руками.
На скамейке я вижу расстегнутый рюкзак с белой «Анархией», а в поверженном парне узнаю... его. Кажется, он в полнейшем дерьме.
— Эй, что вы делаете! — кричу, и они как по команде оборачиваются.
Тут же, как в концовке дурного кино, становятся явными и другие детали. Нападающие вовсе не его ровесники, а гораздо старше. Их четверо, а я одна. Мальчишка приподнимается на локтях и утирает рукавом кровь, а я судорожно соображаю, как его спасти. Как нам спастись.
— Иди мимо. Если не хочешь рядом прилечь! — огрызается огромный мордоворот. Мальчишка сплевывает, скользит по мне безмятежным взглядом и ухмыляется, но получает кулаком в живот и снова скрючивается. Меня мутит.
— Он вам должен? — умирая от страха, пищу чужим голосом: — Я отдам! Только, ребят... прошу вас, хватит!..
— Уйди, пожалуйста. Отвали. Чуваки, я вообще ее не знаю! — протестует мальчишка и снова ловит удар под дых.
В желудке взвивается тошнота.
— Я знаю его. Я все отдам. Дайте пару минут — добегу до банкомата...
Орки переглядываются и, придя к какой-то ведомой только им молчаливой договоренности, кивают. Двое остаются на месте, а еще двое увязываются за мной, для скорости подталкивая в спину.
Ноги подкашиваются, выпитый кофе вот-вот извергнется изо рта и носа, в висках стучит. С надеждой смотрю на многочисленных прохожих — интереса наша троица не вызывает, но на людной площади хотя бы не случится убийство.
За музыкальным фонтаном зазывно сияет зеленая вывеска банка. Дрожащей рукой вставляю в ячейку карту и ввожу ПИН-код.
— Сколько? — Оборачиваюсь на безучастных орков, и один из них, заглядывая в экран, сипит:
— А сколько у тебя там? Триста? Отдавай все, тогда и снимем долг с твоего утырка.
Кисло улыбаюсь, давлюсь слезами, набираю тройку и пять нулей.
Прощай, мечта. Не ждите меня, Мальдивы...
Но, может, это и есть тот самый шанс измениться и выйти из зоны комфорта?
