Нужно поставить в известность родителей — по крайней мере, так должен поступить взрослый и разумный очевидец правонарушения.
— Ты совершеннолетний? — брякаю отчего-то совсем не тем тоном, которым следовало.
— С какой целью интересуешься? — Парень игриво поводит бровью, но тут же становится серьезным. — Обижаешь. Мне девятнадцать. Уже можно все.
Он напропалую намекает неизвестно на что, по весеннему воздуху летают феромоны, пульс разгоняется до запредельных скоростей, а по коже ползут теплые мурашки.
Моргнув, отворачиваюсь от наваждения, но облегчение, жгучий интерес и радость не исчезают.
— Где ты живешь? Как твое имя? — Из последних сил пытаюсь сохранить лицо и выяснить подноготную, но натыкаюсь на все ту же наглую ухмылку:
— Ну уж нет. Сначала ты скажи!
— Ладно. Меня зовут Майя.
— Ого! Это... так красиво... — Он пялится на меня с удивлением и восхищением, граничащим с поклонением, по неизвестной причине я тоже не могу отвести взгляд. Раны не убавили его адскую притягательность, наоборот, сделали парня невыносимо прекрасным.
— А я — Тимур. Тим. Тима, или как говорит мама, Ти-имочка... Но мне не нравятся все эти варианты. Лучше придумай свой. Как же мне, черт побери, приятно! — Он протягивает для пожатия руку, но я игнорирую жест.
— Прекрати паясничать. Позвони матери или дай мне ее номер!
— Мне нельзя в таком виде домой. Меня там покарают сильнее, чем эти доппельгангеры. — Темные глаза вспыхивают нахальным блеском, я не могу раскусить его намерений и снова верю. — Утром мать уедет на пару дней, тогда есть шанс выжить. А пока... пережду бурю тут.
Избитый мальчишка не должен всю ночь сидеть на улице, но что я могу? Неужто опять предложить помощь?
Проводить вечера одной надоело до дрожи, до воя... И на кухне есть мамин диван.
Черт с ним, пусть спит на нем.
— Тогда... — говорю спокойно и ровно, только голос все равно предает. — М-можешь... Перекантоваться до утра у меня.
Мальчишка вскакивает слишком уж резво, будто не его только что возили по земле симпатичным лицом, вплотную подходит ко мне и кивает:
— Окей. Пойдем.
Поднимаю голову, и мысли улетучиваются. Я любуюсь им.
Волосы, в свете фонаря отливающие розовым золотом, внушительный рост, стройная фигура, широкие плечи, мой платок в кулаке... К горлу снова подступают слезы.
Это как вернуться с войны — потрепанными и не без потерь, но связанными невидимой прочной нитью.
— Но только при условии! — спохватываюсь и, прищурившись, указываю на него пальцем. — Ты будешь держать при себе свои грабли!
— Обещаю. Клянусь. — Демонстрируя покорность, он поспешно прячет их в карманы штанов.
***
Окончательно стемнело, вечер обратился в бархатную душную ночь; не привлекая внимания прохожих, мы медленно идем к остановке. Тимур держится чуть поодаль и молчит, только две черные тени впереди исступленно трутся друг о друга и сливаются в страстных объятиях. Усмехаюсь, но ничего не могу поделать с ощущением полета и трепета — как у без памяти влюбленной девчонки гудит голова.
Мне больше не жалко денег, заработанных непосильным трудом, открылись другие перспективы — неведомые, жуткие, будоражащие, опасные...
Он галантно пропускает меня в подошедший автобус, запрыгивает следом, и кондуктор, недобро зыркая на странную потрепанную парочку, тут же выдвигается к нам. Выясняется, что у нас нет ни копейки, но, на счастье, есть проездные — предъявляем их и, отвернувшись к окну, встаем на пионерском расстоянии. Мальчик больше не лезет ко мне и не давит плечами. И не сопит возле уха, доводя до полуобморока...
