Степанов поморщился. Для него эта тема всегда была животрепещущей:
– Иван Иванович, ну вы же понимаете, что это были временные перегибы. Да, трагичные, да, бесчеловечные – борьба за власть среди верхушки страны, естественно, отразилась на простых людях. Но это все в прошлом. Вы же видите, как все изменилось.
– Ошибаешься, Саша, – покачал головой Иван Иванович. – Прошлое часто возвращается. Причем в гораздо более уродливом виде…
В кармане зажужжал виброзвонок мобильника. Степанов достал его и, нажав кнопку, сказал:
– Алло. Говорите.
Звонил Джем, и, судя по голосу, он был чем-то взволнован.
– Степанов, ты там скоро? А то мне тут «стрелку» забили, я посоветоваться хотел.
– В смысле? Какую? Кто?
Джем не стал объяснять:
– Короче, чего мы будем деньги тратить зазря? Иди сюда, я тебе сейчас все расскажу.
Разговор прервался. Степанов глубоко вздохнул и пошел на выход.
Уже начинало темнеть, когда Янка вышла на Пьяцца делла Пилотта, площадь перед зданием Университета. Днем плотно забитая машинами, сейчас площадь была почти пуста, лишь стайки туристов хаотично двигались в разные стороны, ослепляя сумерки вспышками фотоаппаратов. Янка и сама очень любила гулять по городу, поэтому вполне разделяла восторженный интерес людей буквально к каждой мелочи.
До маленькой квартирки в тупичке дель Беато Анджелико, где она жила, неспешным шагом идти минут десять, и Янка часто выбирала кружной путь, чтобы увидеть что-то новое для себя. Эти древние районы Рима – Треви, Пинья, Колонна – она воспринимала как концентрацию истории, где за каждым камнем тянется шлейф из человеческих судеб, и ей всегда было интересно погружаться в эту таинственную атмосферу.
Она решила по дороге ненадолго зайти в базилику Сант-Иньяцио, построенную в честь святого Игнатия Лойолы. Месса уже закончилась, но Янка знала, что церковь закрывается в половине двенадцатого ночи, поэтому не особо спешила. Оттуда до дома буквально три минуты, поэтому Янка частенько заходила в храм. Она любила просто посидеть на длинной деревянной скамье в гулком пустом нефе и послушать органную музыку.
Когда она только приехала в Рим, Иван Иванович две недели водил ее по узким улочкам центра, и его рассказы сливались в один бесконечный роман, где главными героями были с детства известные ей персонажи. Иван Иванович и привел ее в базилику святого Игнатия. На нее произвела ошеломляющее впечатление масштабная фреска на потолке, посвященная небесной славе основателя Ордена иезуитов. И поразил нарисованный купол с вознесением святого Игнатия – Янка буквально застыла, запрокинув голову и рассматривая детали. Иван Иванович тронул ее за локоть.
– Вот, кстати, Иоанна, обрати внимание. Здесь похоронен святой Роберт Франциск Беллармин. Один из тридцати трех учителей Католической Церкви.
Янка удивленно посмотрела на него:
– Секундочку… Тот самый Беллармин, Великий инквизитор, который приговорил к сожжению Джордано Бруно?
– Да, это он, – согласился Иван Иванович. – Хотя, конечно, приговор выносила коллегия, Беллармин был всего лишь одним из десяти. Но его слово значило многое.
Янка с некоторым вызовом повернула голову и посмотрела в улыбающиеся глаза Ивана Ивановича.
– А вам не кажется, что это было очень жестоко и нечестно так обойтись с ученым?
– Так ведь его не как ученого сожгли. А как оккультиста и последователя Гермеса Трисмегиста. Да и ученым он был относительным, если честно. Все же значительная часть его сочинений была на тему магии.
