Но вместе мы пробыли, как я уже говорил, только неделю. Меня вызвали в Москву под предлогом освоения новой техники. Про космос пока ничего не говорили. Но обследовали так тщательно, что некоторых летчиков по итогам испытаний даже сняли с летной работы: нашли какие-то проблемы со здоровьем.
Я прошел комиссию за неделю, а потом вернулся, забрал Светлану. Точнее, после обследования я вернулся из Москвы в полк и поставил вопрос на обсуждение:
– Это новое дело. Давай подумаем – можем остаться здесь… Но там такие ребята толковые подобрались!
А Светлана мне категорично:
– Нечего думать, собираемся и едем!
Потом она объяснила это так: нельзя мешать человеку, сдерживать его в его стремлениях. Плюс, повторяю, о космосе тогда не было и речи. Говорили о дальних полетах, о сверхновой технике, но все было как-то неконкретно, таинственно, интересно…
На самом деле, с отрядом дело было так. Я в Германии летал и днем, и ночью, во всех условиях, и когда приехали отбирать кандидатов, посмотрели – летает хорошо, выполняет все задачи, вопросов по здоровью никаких нет. Ну, тогда меня пригласили на беседу, и сказали – хочешь быть летчиком-испытателем? Конечно, хочу. Тогда нужно пройти комиссию.
Когда было принято решение о создании первого отряда космонавтов, надо было набрать летный состав летчиков-истребителей не старше тридцати лет, с высшим образованием, летающих во всех условиях, на последних самолетах. С высшим образованием было тяжеловато, потому что еще мы не успели к тому времени закончить академии, но у всех было среднее образование, а Беляев и Комаров – те заканчивали Академию, но они были старше нас на десять лет.
И я их всех быстро узнал. Нас разместили в госпитале в Сокольниках, и я оказался в одной палате с Юрием Гагариным.
Нас было тогда в госпитале 42 человека. А уже были пересмотрены три сотни человек. Значит, была команда по округам. Обследования проходили в окружных госпиталях, и только те, кто прошел там, уже приглашались в Москву. А в Москве из 42 человек осталось восемь.
Расписание у нас было такое. Подъем рано. Замер температуры. Сдача крови на анализ. Кровь, моча на анализ ежедневно шли. Потому что давали нагрузку, и по крови смотрели реакцию на нагрузку. Были виды обследований, которых мы вообще никогда не видели – барокамера, центрифуга, качели Хилова для тренировки вестибулярного аппарата…
В общем, гоняли нас там до седьмого пота, и на этом фоне постоянно снимались температура, кардиограмма, электроэнцефалограмма… И так целый месяц.
Знакомство с Юрием Гагариным
Я когда в первый раз зашел в палату, меня предварительно раздели, одежду забрали, надели темно-коричневую пижаму с белым воротником пришитым. Захожу. И вижу – сидит молодой человек, по пояс голый, на спинке стула висит его пижамка. Жарко было, печку сильно топили. Читает. Посмотрел на меня. И этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Сверкающие голубые глаза. Большие. Сияют аж зеленым, зелено-голубые такие глаза. Книжку положил, встал:
– Старший лейтенант Гагарин.
И за полчаса я уже знал о нем, что он с Заполярья. Он мне все рассказал про всю свою жизнь, и про дочку Леночку, которая родилась 17 апреля 1959 года… А я – с юга. Летаем на одних самолетах. Разведчики. Но что меня особенно поразило – он читал «Старик и море» Хемингуэя, а эта книга только вышла, я слышал по радио, и смотрю – а этот молодой человек уже читает. Подумал – вот это серьезный-то парень какой.
