– Что же, дон Родригес, это ваша вахта, вы отдаете приказы.
Антонио, когда его назвали доном, приосанился, выпятил грудь и рявкнул:
– Хосе, Йохан, Ивар! Фок в левентик! Приготовиться к постановке на якорь!
Йохан и Ивар, не понимая в морском деле, помогали Хосе. Налегая на вымбовки, повернули рю вдоль продольной оси шебеки, обезветрив фок. Хосе вытащил саженей десять якорного каната и разложил змейкой по палубе. Забил стопор. Набросил два шлага на носовой кнехт. Отвязал найтов якоря, крикнул Антонио:
– Готов!
– Отдать якорь, – отозвался тот.
Хосе выбросил якорь-кошку за борт. Тот плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг. Якорный канат пополз по палубе. Выбрав «змейку», натянулся на кнехте. Судя по тому, как «Макрель» клюнула носом, якорь вцепился в дно.
– Пришли на канат! – доложил Хосе рулевому, наблюдая, как затянулись шлаги якорного каната.
Антонио смотрел на берег – не ползет ли якорь? «Макрель» стояла как вкопанная.
– Стопори! – наконец, разрешил шкипер.
Хосе стравил остатки каната, чтобы освободить кнехт и еще раз проверил стопор.
– На якоре! – выкрикнул он.
– Есть на якоре, – отозвался Антонио.
Фон Гейделиц кивнул сам себе. Хосе, как матрос, начинал ему нравиться.
Подоспела уха. Все, кроме раненых и Ивара, собрались вокруг котла, который установили прямо на палубе. Ивар отлил уху в две плошки, взял горку сухарей.
– С вашего разрешения, господин капитан, пойду, накормлю Фрица. Чтоб ему одиноко не было, вместе с ним поем.
Барон кивнул:
– Конечно. Ступай.
Йохан раздал ложки – и все приступили к еде.
Фон Гейделиц подул на горячую уху и обратился к боцману:
– Дон Родригес, вы от меня скрыли кое-что.
Антонию удивился, нахмурился и переспросил:
– Скрыл? Что именно?
– Вы мне не сказали, что Кустодио Лино отнес сундучок с письмами в префектуру.
– Так он и не носил, дон Раймундо. Это я сделал.
Фон Гейделиц недоуменно уставился на боцмана.
– Вы? Почему вы об этом мне не сказали?
– Вы не спрашивали.
Фон Гейделиц швырнул ложку на палубу и, наклонившись к боцману, яростно заревел:
– Проклятье! Если бы ты сказал мне об этом сразу, мы бы просто забрали письмо из префектуры! И слиняли из Марселя, не подвергая себя такому риску! Мне не пришлось бы отправлять людей к вдове Дюпон, в западню! А потом отбивать наших товарищей! Из-за твоего умолчания, Антонио, мы все чуть не погибли! Фриц ранен!
Антонию Родригес потупился, помолчал. Потом, подняв голову, посмотрел капитану в глаза:
– Вы же знаете, как нас, матросов, учат. Спросили – отвечай. Не спрашивают – помалкивай. Вы меня спросили, что делал Кустодио, перед тем, как идти к дому синьора Витолдо. Я вам все, без утайки рассказал. – Он посмотрел на реку, шмыгнул носом, потом продолжил. – Вы сами, дон Раймундо, просили меня пойти к домику вдовы. Просили узнать, не оставлял ли Кустодио у ней какие-то вещи. Если бы вы мне сразу сказали про письмо или сундучок, я бы понял, о чем речь. Но я не знал, что именно вы ищете. Поэтому я и пошел к домику вдовы Дюпон, вместе с Йоханом и Фрицем. Я тоже сунул голову в западню, если припомните. Потому что вы меня об этом попросили. Если бы не Йохан, меня схватили бы тоже.
Фон Гейделиц сверлил Антонию глазами еще некоторое время. Видимо, он понял, что виноват сам. Посопел сердито носом, нащупал на палубе ложку. Обтер ее ладонью от песка и зачерпнул из котла бульона:
– Да, верно. Про письмо я не сказал. Извините меня за вспышку, дон Родригес.
