Читать онлайн Мира Мохова, Татьяна Оганян - Время собирать солнце

На море-окияне, на острове Буяне,

Там, где солнце встаёт из-за края земли,

За лесами тёмными, за болотами топкими,

Стоит избушка на курьих ножках,

Ни дверей, ни окон не видать.

Ранним предновогодним утром Вета сидела на пеньке в лесу и пила горячее какао из термоса, который не забыла прихватить с собой, и размышляла вслух:

– И что дальше? Ведь как хорошо всё начиналось. Пока Фимка не спалил искусственную ёлку.

Вета задумчиво посмотрела на термос, отпила ещё глоток ароматного напитка и вздохнула. История с ëлкой определённо стала последней каплей на ведьмину голову, но девушка решила не поддаваться панике. Она встала с пенька и огляделась по сторонам, глубоко вдохнула, наслаждаясь тишиной и свежестью утреннего леса.

Очень удачно в прошлый Новый год Вете в голову пришла идея использовать магию начала года и новогоднего дерева как усилитель для заклятия стабилизации. Вета даже гордилась втайне. Но пришлось хорошенько поработать, так что утром последнего дня года она чувствовала себя, как лимон после мясорубки. Увидев догорающие в печи пластиковые веточки, Вета чуть не развеяла Фимку по ветру да в последний момент удержалась.

Поостыв, она строго велела Фимке ничего без неё не трогать, и ушла в лес. Остывать и думать. Заклятие сплелось сложное, многокомпонентное – Вета почти год с ним мучилась, пока не получила хоть что-то приемлемое.

Но слишком уж заметное оно вышло. И слишком громоздкое, вплетать туда ещё и маскировку чревато, развалится. Нужен кто-то, кто спрячет серебряную верёвочку заклятья от родни до поры до времени.

Если на виду оставить, непременно начнутся вопросы, расспросы, дебаты. Бабуля начнёт разбирать плетение по ниточке, критикуя каждую отдельно и ругая за лишние узлы. Время будет упущено, куранты пробьют, и опять ничего не получится

Но не Фимку же просить, в самом деле. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? Вете часто казалось, что её самозваный помощник не так прост, как кажется, но в чём секрет, она понять не могла. И сам Фимка не мог.

Фимка…

Помощничек, чтоб его. Прямо скажем, так себе помощник. Привидение с потерей памяти! Надо было оставить его в библиотеке, пусть бы запоздалых читателей пугал! Вета вспомнила, как лет пять назад задержалась на работе допоздна. Зачиталась, если честно. И в запасниках наткнулась на Фимку. Он пытался снимать с полок книги – народные сказки, в основном, – и чуть не плакал, когда не получалось.

Бедняга реял вдоль книжных полок и был такой слабенький, что его и видно-то почти не было, так: клочок тумана на границе поля зрения. Вете стало бедолагу почему-то жалко, и она подкормила призрака капелькой магии.

Ну подкормила и подкормила, делов-то. А призрак увязался за ней и прижился у неё дома. Бабуля тогда много потешалась над Ветой, но отваживать призрака или забирать отказалась категорически. «Маленького Принца» цитировала.

Что поделать, пришлось поселить у себя. Вета назвала своего неожиданного питомца Фимкой, долго лечила от истощения. Оказалось, Фимка вообще ничего не помнит о своём прошлом: что он был за человек, какие незавершённые дела держат его здесь, – ничегошеньки.

Обретя способность взаимодействовать с материальными предметами, призрак принялся запоем читать те самые сказки. Вете иногда казалось, что так он пытается вернуть память. Но не выходило. Значит, и завершить свои дела он не может, а без этого призраку нет хода в потусторонний мир, и обречён он вечно скитаться среди людей, пока окончательно не развеется.

Если, конечно, не встретится на пути призрака сердобольная ведьма, которая возьмётся его выхаживать. И выходила-таки, себе на горе. Теперь вот орёл! Деятель! Помнит, что печку топят дровами. Дрова – это дерево. А единственное дерево, которое он увидел, была ёлка. Новая пушистая искусственная ёлка.

Эта ёлка была не просто украшением – это был символ. Символ семейного единства, залог мирного Нового года и, возможно, последний шанс спасти оба мира от катастрофы. И опора для плетения, и усилитель: магия новогоднего дерева – это вам не фамильяр начихал. Ведь именно вокруг этой несчастной ёлки впервые за почти десять лет должна была собраться вся их необычная семья – сама Вета, Фимка, будь он неладен, и остальные: баба Ядя, родители… братец.

Вета вспомнила, сколько времени зачаровывала пластиковое дерево, сколько сил угрохала… Эх… Как сработает живая ёлка, проверять было страшно. Она ведь жёсткая, колючая, несговорчивая. А та, искусственная, специально была выбрана – самая мягкая и пушистая, шелковистая даже.

Ну ладно, топор в руки и потопали искать жертву. Вета решительно встала и одёрнула мохнатый бабушкин тулуп. Бабулины вещи, вообще-то, брать чревато, мало ли чего она на них понавешала… Но сама виновата. Надо же было додуматься: приехать в новогодний лес в модной шубке из меха дикого чебурашки и кроссовках!

Притопнув яркими красными востроносыми сапожками, Вета решительно двинулась в чащу. Сапожки она тоже надевать не хотела, они выглядели донельзя глупо. Косой каблук, голенище гармошкой и острые, длинные, загнутые кверху носы. И, кстати, тоже бабулины. Сама такое носить Ядвига, конечно, не собиралась, а вот любимой внучке подарить – самое то. Ну да ладно, главное – удобные и тёплые, всё равно её здесь разве что зайцы видят. Ну или белки.

«Ёлка-ëлка, где ты ëлка?» – напевала девушка, решительно штурмуя сугробы и бурелом.

Смеркалось, когда Вета, пыхтя от натуги, втащила во двор сосну. Ëлки были всё-таки слишком колючими, а эта сосенка, пушистая, в голубоватой хвое, показалась девушке идеальной. Только великовата оказалась красавица.

Вета остановилась перевести дух. Всё-таки славный домик у бабули. Даже странно: почему она уехала? Ладный такой, как пряничный. Крыша острая, с резными лошадиными головами на коньке, наличники кружевные. Конечно, лес кругом почти непролазный, и до ближайшей цивилизации не вдруг доберёшься… Может, в этом дело? Надоело бабуле в лесу сидеть?

Пока Вета любовалась, солнце упало за лес и стало темно. Девушка попыталась втащить сосну в сени, не обломав веток. С третьей попытки получилось. Фимка просочился сквозь дверь сеней и, виновато помаргивая, глядел, как Вета отпутывает от пушистых веток метровую русую косу.

– Не смей топить печь без меня, – проворчала Вета.

Надо теперь было на скорую руку заговорить дерево. Может и получится Новый год встретить во всеоружии.

Тут в дверь постучали.

Тын вокруг из костей человечьих,

На кольях черепа горят огнями,

Вместо засова змея висит,

Вместо замка щука зубастая,

Ворота сами отворяются,

Гостя непрошеного встречают.

– Да ёлки-иголки ж!… – выдохнула Вета.

За дверью переминался с ноги на ногу не первой свежести мужичок в треухе, тулупе и валенках. Вид у мужичка был похмельно-страдательный.

– Ядвига Степановна? – выдохнул «ароматным» паром мужичок.

Неужели можно было бы перепутать? Вета иронично заломила бровь, закатила глаза и вдруг заметила, что небо огромное и чёрное, а звёзды яркие и мигают так, как бывает только в большой мороз. Видно, нужда велика, раз этот страдалец в такую стужу притащился.

– Нет, – отрезала девушка. – Не живёт она здесь больше.

И повернулась, чтобы уйти, но глянула снова на крупные звёзды и, оценив степень помятости мужичка, бросила через плечо:

– Заходи уже, болезный.

Увидев гостя незваного, Фимка испуганно заметался между кухней и комнатой. Он, конечно, ничего не помнит, но интуиция у него всегда была железобетонная. Может, как раз из-за её тяжести и не улетает он в навье царство, а мается тут?

– А Ядвига что ж, в соседний лес подалась? Или за эту… Границу?

Голос у визитёра был под стать внешности: сиплый, глухой.

– В городе она. Салон открыла.

– Гадательный?

Незваный гость уколол Вету неожиданно ясным, холодным синим взглядом.

– Маникюрный, – не осталась в долгу она, только лёд её взгляда был зелёным.

Фимка устал метаться и завис в дверном проёме.

– Ну что, болезный, возьмёшь сбор этой осени от Ядвиги? Или мне нашептать на воду?

– Да нет, не надо так утруждаться, раз хозяйки нет. Давай-ка мне просто веточку от ёлки вашей, на праздник, так сказать.

Вета замерла. Не зря ей этот болезный сразу не понравился. Ох, не зря мельтешил Фимка. Она бегло взглянула на привидение и отметила, что тот аж побледнел. Хотя уму непостижимо, как это он умудрился.

Мужичок, не дожидаясь разрешения, протянул руку к сосновой ветке и, улыбнувшись во все тридцать два кривых зуба, попытался её отломать. Вета, ошеломлённая такой наглостью, повернулась к Фимке. Тот выцвел ещё сильнее и закатил глазки, изображая обморок.

– И чтой-то тут у нас деется? – раздался от входной двери насмешливый скрипучий голос.

Фимка всё же упал в обморок, точнее, провалился сквозь пол, как будто его тут и не было.

Со стороны сосны вдруг раздался звук хлопка и запах серы. Мужичок отшатнулся, словно его кипятком окатили.

– Веточка, внученька, – елейным голоском пропела баба Ядя.

И Вете немедленно захотелось провалиться сквозь пол следом за Фимкой. А бабуля между тем продолжала, и с каждым словом голос её опасно повышался:

– Что затеяла, умница моя? Кого в дом притащила?

Вета изнывала от желания хотя бы спрятаться под стол, как в детстве.

– Дурында! – веско припечатала бабуля напоследок.

Лёгким, почти незаметным движением левой брови Ядвига избавилась от гостя. Тот просто хлопнулся на пол и рассыпался сотней разноцветных конфетти. Только треух и остался.

Слуга Карачуна, значит. Новогодник, что ли? Так странно, обычно эти мелкие вредители десятой дорогой бабушкино жилище обходили. Договор у них с Карачуном. Вооружённый нейтралитет, так сказать. Хотя Ядвига здесь уже лет восемь не появлялась, может быть, защитные круги и подвыдохлись. Зря сразу не проверила. Правду бабушка говорит, как есть дурында.

Ядвига, брезгливо морщась, носком сапога выпихнула треух за дверь, попутно продолжая вразумлять бестолковую внучку.

– Как ты могла пустить к дереву этого ушлого новогодника? Им бы только волшебство новогодних деревьев красть, чужие желания выворачивать да оборачивать против их же хозяев. Гляньте-ка на неё! У неё круг обережный порушился, а она в ус не дует!

– Ну бабуль!

– Чего «бабуль»? Чего бабулькаешь? Марш круг ставить сей же час. Не то набегут всякие. И хорошо если только новогодники, а не кто похуже.

Вот ведь баба… Ядя. Ведь сама могла круг обережный поднять, слова не говоря, с места не сходя. Но нет, иди, внучка любимая, снег топтать.

Пыхтя, как ёжик, Вета принялась наматывать обратно только что размотанный шарф. Где там этот забор?

Примерно определив местонахождение забора, Вета побрела вдоль него, утопая в снегу чуть не по пояс и бормоча задыхающимся голосом:

На восток гляжу – стену ставлю каменную,

На запад гляжу – стену ставлю железную,

На север гляжу – стену ставлю медную,

На юг гляжу – стену ставлю серебряную.

Сверху крышу хрустальную,

Снизу подклеть алмазную.

И так раз за разом, пока весь дом не обошла. На последнем слове Вета споткнулась о какую-то корягу, коварно затаившуюся под снегом, и вместо положенного замка́ издала невнятный писк. Обережный круг замерцал и погас, но кое-как замкнулся. Ладно. Сойдёт. Вета отряхнула снег и потопала к двери.

– Ну-ну, – встретил её в доме насмешливый бабулин голос. – Я гляжу, у тебя и ёлка не готова. Иди дерево заговаривать. И смотри мне! Внучка ты мне, или кто?