– Башку оторвать вашему козлу.
– Так вы же его убьете!
– Как получится, – продолжали куражиться местные.
– А за что?
– А ты не знаешь?
– Это он дурака включает.
– Бей его!
– Нет, в самом деле, за что его убивать? Мы не хотим с вами ссориться! – продолжал я.
– Поздно, уроды! Женщин наших трогали, теперь отвечайте.
– Да мы только приехали. Какие женщины? Когда бы мы успели?
Из общей массы выдвинулся мужик, лет сорока, обутый в болотные сапоги, закатанные под коленями. Он неспешно потряхивал цепью, намотанной на правой руке.
– Не юли, малец. Лизка нам все доложила. Когда ее муж из зоны откинется, мы ему что скажем? Не сберегли для тебя кралю? Какой-то залетный, да еще и хачик попользовался твоей марухой? Нет, братишка, я «чертом» буду, а такие «рамсы не путаю».
– Вот так она все и рассказала? – я изобразил удивление. – Ей-то, зачем это нужно? Она ведь не дура, чтобы так подставляться? Может быть, она придумала все?
– Соседи видели! Изнасиловал он ее!
– Если он ее насиловал, а соседи все видели, почему они не вступились? Она наверняка кричала, звала на помощь, ведь так? Любой нормальный человек, тем более сосед, помог бы женщине? Правильно?
Мужик молчал. Замолчали и остальные.
– Значит, изнасилования не было или, скорее всего, ничего не было, а Лиза все придумала или соседи врут! – продолжил я и почувствовал, как чаша весов качнулась в мою сторону.
Едва уловимая надежда, что конфликт может разрешиться без крови, придала мне уверенности. Но молчавший мужик словно и не слышал моих веских аргументов.
– Я смотрю, ты паренек крученый! – процедил он сквозь зубы. – Излагаешь красиво. Но мы свою Лизавету знаем, бабенка она на передок слабая, и за это мы ее накажем, а Генке на зону отпишем, что с хачиком тоже разобрались.
Площадь опять загудела, только теперь уже одобрительно соглашаясь с условиями своего лидера. Я опять попытался забрать инициативу в свои руки и привел последний довод, пришедший мне на ум, из жизни братьев наших меньших, суть которого сводилась к желаниям одной стороны и готовности другой – к совокуплению.
Зря я это сказал. Право обвинять и уничижать блудницу, было позволительно только своим, но когда чужой отзывается оскорбительно о своей, хотя и падшей женщине, это уже было недопустимо.
Удар пришелся в висок. Цепь с металлическим грузилом звякнула, разматываясь, и с лязгом опустилась мне на голову. Все померкло. Затем свет вспыхнул вновь, как будто включили запасной рубильник. Словно сквозь немытое стекло проявилась деревенская площадь с толпой народа, сгрудившегося вокруг лежащего на земле тела. Тусклый свет, как от слабой лампочки, сделал мир серым и невыразительным, будто в черно-белом кинофильме.
«Странно, а где же краски?» – пронеслось в мозгу.
Как по волшебству, вдруг кто-то прибавил яркости. Через секунду водопад звуков ворвался в окружающий мир. Он то приближался, то удалялся, пока не сформировался в отдельные слова:
– Похоже, убили. Дело сделано. Все, валим отсюда. Быстрее. Расходимся.
Площадь опустела, но звуки остались. Кто-то громко разговаривал или кричал, фоном звучала музыка или скрежет. Навязчивый шепот проникал в сознание и колокольным набатом раскалывался изнутри. Слова казались знакомыми, но смысл их был непонятен. Наконец после того, как я заставил себя сосредоточиться, слух начал адаптировать хаос под себя, превратив немыслимый грохот в знакомое содержание. Как младенец осваивает пространство вокруг себя, так и я бессознательно настраивал зрение и слух ко вновь открываемым ощущениям.
