Она стояла возле процедурного столика, стучала металлическими предметами.
– После операции три недели в коме.
– Три недели в отключке?
– А что вы хотели, сложный случай. Непонятно, как вообще вы выжили с таким диагнозом.
– Похоже, совсем был плох?
– Вас привезли едва живого. Да еще за триста километров.
– Триста километров? И что со мной было?
– Вы не помните?
Лицо с веснушками возникло вновь, и опять зеленые глаза пытливо вглядывались в меня.
– Ну, последнее, что я помню: деревня и разговор с мужиками.
– Значит, все хорошо: нам так и рассказали, когда вас привезли, – вздохнула Маруся, – с памятью все в порядке. Вас сильно ударили по голове. Травма была несовместимая с жизнью. Но чудо случилось. Видимо, у вас сильный ангел хранитель.
– Видимо. Маруся, можно я посплю? Устал с непривычки.
– Конечно, поспите, я вам сейчас укол поставлю и спите.
Хмурое небо, с набрякшими облаками, едва пропускало солнечные лучи. Птицы в сумасшедшем кружении стаей носились над черной от пожарищ землей. Разрушенные погосты, покосившиеся кресты, люди в доспехах, кони. Повозки медленно двигались по размокшей от дождей дороге мимо брошенных в грязи трупов животных, человеческих останков и сломанных телег. Везде царил разор и запустение.
Сознание, как из глубокой ямы, выбиралось из сна тягучей резиной. Горечь и тревога долго не отпускали и давили на грудь. Мрачные картинки из прошлого добавляли в кровь адреналина, заставляли сердце биться быстрее.
Я проснулся среди ночи и долго лежал с открытыми глазами, изучая тени на потолке и стенах. В палате я был один – непозволительная роскошь для армейского госпиталя. Голова не болела, но была тяжелой, словно гиря. Хотелось есть и пить. Я тронул повязку – бинты показались грубыми и шершавыми на ощупь. Нужно было сходить в туалет. Я попытался сесть на постели. С трудом мне это удалось. Куча маленьких молоточков забили в голове, но вскоре удары прекратились. Под кроватью стояла «утка», но она вызвала раздражение. Только сейчас я заметил, что сижу на постели абсолютно голый, видимо, палата реанимации не предусматривала, для простоты ухода, какой-либо одежды, поэтому я завернулся в одеяло и, держась за стену, вышел в коридор. Моя палата была крайняя у окна. Где находился туалет, я не имел представления, но двинулся направо вдоль по коридору.
– Что, доходяга, ожил?
Молодой медбрат в белом халате, надетом на гимнастерку, вынырнул из соседней двери и нагло ухмылялся.
– Эй, щегол, нюх потерял? Ты как с дембелем, да еще с сержантом разговариваешь? – спросил я, пробуя командную интонацию.
Солдатик потерял в лице, согнал ухмылку. Изменился и тон.
– Я в том смысле, что вам лежать нужно.
– Спасибо за заботу. Где здесь туалет?
– В конце коридора, налево.
– Понял! Да, сообрази какую-нибудь одежду. И тапки не забудь!
– Сестры – хозяйки нет. Будет только утром.
– Ты, воин, не понял? Я приказал найти мне одежду! Метнулся по-бурому. Время пошло!
Госпиталь даже в ночное время жил своей жизнью. Расположенный в бывшем монастыре, он сохранял основательность древних стен и, несмотря на современный ремонт, старину постройки выдавали широкие коридоры и высокие арочные потолки. Где-то на этажах хлопали двери, доносились громкие голоса из палат. Молодняк производил уборку. Из туалета тянуло куревом.
– Вот, нашел только халат и чистые «калики».
Медбрат возник также быстро, как и исчез. Сунул мне в руки коричневый застиранный халат.
