Каждый раз я не могу удержаться – беру эту вещь в руки и рассматриваю. Это шубка моего мужа. Когда его в неё одевали, он был не старше двух-трёх месяцев. Мне кажется, что пока я держу её в руках, всё время, промелькнувшее с тех пор, опять проносится передо мной. Конечно, я познакомилась с ним сильно позднее, но сейчас я почти уверена, что и таким его помню.
Что-то в этом моменте есть для меня из сказки про лягушачью шкурку и Василису Прекрасную. Или про Диких лебедей, которым сестра вязала свитера из крапивы, да только времени не хватило, и младший так и остался с крылом вместо руки.
В любом случае это история про сказочное превращение. Был беззащитный несмышлёный маленький умильный ребёнок. Стал взрослый серьёзный мужчина, который служит защитой и опорой целой семье. Это ли не волшебство!?
Конечно, в реальной жизни бывают моменты, когда хочется этого взрослого серьёзного мужчину серьёзно и по-взрослому чем-нибудь стукнуть… Но если в этот момент успеть вспомнить про лягушачью шкурку; свитер из крапивы и сохранившееся крыло; шубку, из которой он давным-давно вырос, то досада уступает место любви и нежности. И это тоже немного сказка.
Продолжая жить в этой сказке – помечтаю – как было бы здорово, если бы мы умели видеть и в себе, и в других эту детскую беззащитную часть, умели бы давать ей опору и любовь. Даже если нет вещественных доказательств тому вроде шубки на антресолях.
Наверное, мы смогли бы чаще улыбаться и реже ворчать, как это происходит, когда видишь маленьких детей?
И что же нам мешает жить так уже сегодня?
Но это вопрос для раздумий вдолгую, если захочется. А сейчас я со всей ответственностью утверждаю, что слово «шубка» – синоним слову «любовь».
Чёрно-белая память в коробках
Татьяна Стремоусова, г. Москва
Мы уехали из поселка на Колыме со звонким названием Зырянка, когда мне было восемь лет. Накануне отъезда мне снился сон, как я хожу попрощаться к своим друзьям. Поднимаюсь по лестнице, стучусь, потом говорю что-то вроде: «Я уезжаю, поэтому пришла проститься, всего хорошего».
А когда мы переехали в Чувашию, где жили наши бабушка и дедушка, мне очень долго, лет десять снился один и тот же сон, как я возвращаюсь в Зырянку, но никак не могу никого там найти. Либо встречаю каких-то совсем чужих людей, либо просто брожу по пустым улицам и захожу в пустые квартиры. Во снах я не отчаивалась, и в каждом следующем сне думала, что вот теперь-то…
Но сон заканчивался пробуждением и большим разочарованием. Тем временем шли годы и память безжалостно стирала моменты из моего детства. Когда ты вот так покидаешь родные места и больше никогда туда не возвращаешься, то память не дает тебе шансов, она постепенно тускнеет, и остаются только самые яркие и значимые для тебя моменты, которые можно пересчитать по пальцам рук.
И тем ценнее для меня эти папины чёрно-белые фото в коробках и альбомах. Какие мы на них живые! Ни одной постановки. Ни одной вынужденной улыбки. Весь спектр эмоций.
Вот мне около полутора лет и я сижу на горшке. Почему я так счастлива? Вот загадка! Я просто сияю. На горшке! И ведь успел папа запечатлеть такое беспричинное святое детское счастье!
Вот мы с сестрой купаемся в железном тазу, снова счастливы. Господи, как мы туда поместились? Мне год с небольшим, сестра на три года старше. На заднем фоне маленькая электрическая плитка, на ней стоит ведро. Мама грела нам воду. Рядом ложки и вилки стоят в банке. На Севере мы жили скромно, но мама говорит – это было самое счастливое время. Парадокс. Или нет?
