Он совсем расстроился и замолчал, глядя в окно. Надежда не стала его утешать – ее больше донимали собственные проблемы, и умудский вопрос казался хоть и интересным, но не заслуживающим стольких треволнений, к тому же, опять заныл низ живота.
С хлебозавода они добрались до Умудского довольно быстро. Шофер грузовика, узнав, что Надежда – дочка доктора, обещал довезти ее до самой больницы, где располагалась квартира матери. Всю дорогу она дремала на мягком широком кожаном сидении, положив голову на плечо Арсения, который тихо обсуждал с водителем какие-то свои дела – оба оказались давними и закадычными приятелями. Разбудило ее осторожное прикосновение к плечу – грузовик стоял возле одноэтажного белого здания, и Арсений возился, доставая заброшенные в кузов чемоданы. Шофер кивнул в сторону тяжелой дубовой двери.
– Это вход в саму больницу, а Варвары Степановны квартира с той стороны выход имеет – там садик, не подъехать. У нее всегда открыто, так что вы заходите, если ее дома не будет.
Дважды стукнув в дверь и не получив ответа, Надежда толкнула дверь и вошла в широкую светлую комнату, в открытое окно которой заглядывали ветки молодого деревца. Сгорбленная старушка возилась в углу, перекладывая книги и вытирая с них пыль. Она не слышала робкого стука молодой женщины и теперь, обернувшись на звук ее шагов, с удивлением смотрела на гостью.
– Я к Варваре Степановне, – тихо сказала Надежда, – если ее нет, то я…
– Здравствуйте, Варвара Степановна, я к вам, видите, дочку привез, – звучно сказал от двери Арсений, внося чемодан и ставя его на пол.
Старушка все смотрела на Надежду, опустив руки, одна из которых сжимала книгу, а другая – пыльную тряпку.
– Мама?!
Мать и дочь стояли неподвижно, растерянно глядя друг на друга. Встреча ошеломила их, хотя они ее ждали – ждали больше тридцати лет. Протянув руки к матери, Надежда шагнула вперед, но неожиданно охнула и согнулась, почувствовав острую боль в животе. Обе женщины с ужасом смотрели на пол – туда, где у ног Надежды быстро расплывалось красное кровавое пятно.
…Надя очень хорошо помнила свой пятый день рождения – это был последний беззаботный день ее детства. Отмечали семейный праздник в Старом Петергофе у дедушки с бабушкой, куда родители обычно отвозили дочку в начале мая. Отец и мать приехали из Ленинграда накануне вечером – девочка уже спала и не слышала, как они, крадучись войдя в ее спальню, положили на тумбочку у изголовья большую куклу и альбом для раскрашивания с цветными карандашами. Утром мать одела именинницу в новое нарядное платьице и вплела в косички два огромных розовых банта. Весь день они с бабушкой и домработницей Катей что-то пекли и жарили, а к шести начали собираться гости – двоюродные братья с сестрами и подружки Нади из соседнего дома.
Поздно вечером родители поцеловали дочку и уехали в Ленинград с последним поездом, потому что им с утра нужно было на работу – Семен и Варвара Малинины работали врачами в ведомственной больнице, где лечились крупные ответственные работники. Больше Надежда никогда их не видела. Позже она узнала, что на следующий день арестовали отца, а двумя днями позже забрали и мать. Дед, поехавший в Ленинград, безуспешно пытался что-то выяснить, пока один из пациентов отца, работавший в горкоме партии, не посоветовал ему вернуться в Петергоф и ждать. Много лет спустя Надежда узнала, что вынесенный отцу приговор «десять лет без права переписки» означал расстрел, а первое письмо от матери пришло через несколько лет из Сибири, куда она была сослана.
