– Ты знаешь, что значит для меня эта девочка, откуда в тебе столько жестокости?
– Жестокости? Боже, дорогой, я ведь и забыла! Если честно, то я думала, что и ты забыл о столь малозначительном факте.
– О том, что Таня моя дочь? Конечно, это же такая мелочь! Обычная житейская мелочь.
– Но, дорогой, чего ты хочешь, зачем тебе вообще об этом думать? Кстати, папа и дядя Андрей хотели вызвать тебя в Швейцарию, чтобы выслушать твое мнение о некоторых сугубо медицинских деталях проекта, но я была категорически против – я ведь знала, что тебе неприятно будет видеть Таню, ты можешь расстроиться.
– Спасибо, Лиля, я ценю твою доброту и твое благородство.
Отвернувшись, Антон подошел к окну и уперся лбом в стекло, неподвижно глядя на весело бьющий в саду фонтанчик. Лиля поднялась, неслышно ступая, приблизилась и положила руку ему на плечо. Голос ее стал вкрадчивым:
– Разве я не добра и не благородна? Я постаралась помочь тебе, когда у тебя были проблемы с деньгами. Ведь это благодаря мне ты сейчас ведешь достойную жизнь, ни в чем не нуждаешься. Посмотри, как в России живут бюджетники, – свиньи в Европе и то живут лучше. А теперь, когда ты купил себе «форд», и у тебя поднялась самооценка, ты начал меня упрекать.
Резко повернувшись, он сбросил ее руку. Они стояли почти вплотную друг к другу, и глаза Лили внезапно затуманились желанием. Антон поспешно отстранился.
– Не надо Лиля!
– Ты злишься из-за Тани? Это же просто смешно! Ты – мужчина, ты сто раз мог завести себе кучу детей – с женами или с любовницами. Это для женщин дети – плоды девятимесячных страданий. Поэтому они с ними и носятся, но ты…
– Перестань, я не хочу с тобой об этом говорить! Пусть та боль, которую ты причиняешь другим, отзовется в тебе самой!
Он не ожидал, что слова его так подействуют. Лиля качнулась, как от удара, и лицо ее исказила судорога.
– А мне не больно, нет? – закричала она, прижав к груди руку. – Ты кого-нибудь любил так, как я люблю Илью? Ты знаешь, как я мучаюсь и страдаю? Вы все говорите: оставь его, нужно его забыть! Это смешно, это ерунда, я не могу, не могу, мне больно, и боль эта все сильней! У меня разрывается сердце – всегда, понимаешь? Когда я веду совещание, когда даю интервью журналистам, когда испытываю оргазм с другими мужчинами. Можно разве столько страдать? Мне тогда было семнадцать – на первом курсе, когда он на лекции подсел рядом и попросил лишнюю ручку. С тех пор я не знаю покоя. Смешно, да? Я ходила к гипнотизеру, я крестилась и молилась – все бесполезно!
Ее начало трясти, и Антон испугался.
– Сядь и выпей воды. Успокойся, пожалуйста!
– Я не могу, понимаешь? – зубы ее стучали о стакан. – Бывает любовь от бога, а бывает – от дьявола. Так мне один католический священник сказал. Знаешь, – губы ее тронула слабая улыбка, – я приняла католичество.
Антон не удержался и фыркнул.
– Тогда тебе прямая дорога в монастырь – одним махом решишь все проблемы. С твоей хваткой быть тебе аббатиссой.
– Не зубоскаль, вера – это святое. Ладно, я пошла, ты испортил мне все настроение. Счета клиники, надеюсь, в порядке?
– Это уж вы узнавайте в бухгалтерии, хозяйка, возможно, я между делом пару миллионов баксов и прикарманил.
– Не волнуйся, мне известно обо всем, что творится в клинике, – она поднялась, и лицо ее стало строгим, – кстати, у нас есть строгое правило: персонал, включая главврача, не должен заниматься друг с другом интимом в клинике – это может повредить нашей репутации.
