Монах рассеяно кивает, потягивая из оловянного стакана дряное винцо. За его спиной весело трещит пламя, отбрасывая багровые сполохи на потемневшие, от времени, стены. Камин источает уют, тепло и истому…
– А деревня как называется?
– Бернис, ваше преподобие…
На улице уже совсем стемнело. Хозяин оставляет постояльца, чтобы обойти гостиницу, закрыть ставни и опустить засовы. Затем выходит на улицу, что-то говорит своему кобелю, гремит цепью.
Прикончив вино, монах достает четки. Откинувшись от стола, закрывает глаза.
«Где дьявол носит этого scoundrel 7?», – раздраженно думает он, – «Как я мог так ошибиться? Сомьерский трактирщик сказал мне, что видел, как крестоносец поехал в Ним, по старой дороге. Соврал, конечно, старый moonshiner8. Надо было остановиться в Конжени, и все выспросить. А я решил, что вот-вот его догоню. Чуть Серого в этой грязи не утопил. Еще бы миля – и он попросту свалился бы, от изнеможения».
Вернувшийся хозяин, посмотрев на закрытые глаза гостя, на цыпочках ретируется на кухню, дав по дороге подзатыльник Пити, не вовремя грохнувшему оловянной кружкой об поднос.
Догорающий камин уже не трещит пламенем, а спокойно источает тепло из тлеющих углей.
Святой отец кажется задремавшим, и только его пальцы, перебирающие четки, выдают, что это не так.
Трактир погружен в тишину и покой. Пощелкивают четки, под полом что-то точит мышь. Во дворе возится кобель, позвякивая цепью, с конюшни доносится всхрапывание мула. Хозяин чем-то булькает на кухне, гулко глотает. Потом сопит, кряхтит и вздыхает.
Задумчивость францисканца нарушается стуком молотка на воротах, и лаем кобеля. Святой отец открывает глаза. Подавшись вперед, он прислушивается к тому, что происходит во дворе.
Мимо него рысцой, с лампой в одной руке, и тесаком в другой, пробегает трактирщик Жак. Грохает дверь. Слышно, как Жак цыкает на пса. Со двора доносятся едва различимый разговор. Вслед за фальцетом хозяина раздается приятный баритон, спрашивающий ночлег и конюшню.
Францисканец вслушивается. Голоса сменяются скрипом воротной створки, звяканьем сбруи, конским всхрапом, чавканьем копыт по раскисшей земле. Голоса перемещаются на конюшню, о чем разговор, уже не разобрать.
Монах, поерзав на стуле, принимает более непринужденную позу. Тем не менее, глаз со входной двери он не спускает.
Скрипнув, дверь отворяется, и пропускает Жака. Следом за ним порог перешагивает высокий, очень широкоплечий человек.
На нем белый стеганый плащ с нашитым красным лапчатым крестом. На голове – гладкий отполированный шлем в виде полушария, с которого на спину свисает кольчужная бармица. Из-под плаща поблескивает кираса.
Плащ промок до нитки, его полы измазаны грязью. Поверх плаща кожаная перевязь, с внушительным двуручным мечом. За спиной – белый щит, с таким же, как на плаще, крестом.
Переступив порог, тамплиер, осенив себя крестом, провозглашает:
– Pax huic domui9!
Бросив в нового постояльца острый взгляд, францисканец кивает самому себе. Он удовлетворенно улыбается. «Похоже, это он и есть», – думает он. – «Судя по описаниям – точно он. Высокий, широкоплечий, с приятным голосом, нос с горбинкой, на щеке едва заметный шрам…»
Поднявшись на ноги, кордильер крестится и отвечает:
– Gloria in excelsis Deo10…
Рыцарь поворачивается на голос из полутьмы. Заметив стоящего у камина францисканца, удивленно поднимает бровь.
Жак достает свою гостиничную книгу.
