Всадник-без-имени - страница 3

Всадник поймал себя на том, что уже в который раз встряхивается вот так, проводит осовелым взглядом вокруг – и видит тех же персонажей, и знакомые лица мелькают, перетасованные в ограниченном наборе скучных амплуа, будто бесталанная массовка то и дело невпопад меняется ролями. Но вязкий туман в голове не позволял сосредоточиться – обволакивал, засасывал… Или человеку на коне это только снилось, что он вскидывает голову и видит всё ту же намозолившую глаза картину, в ирреально-бредовом пространстве между сном и явью перепутав и лица, и роли? И тогда всадник снова беспокойно вскидывал голову, и сознания снова касался вопрос: «В который раз?..» А может, это всё ещё навязчивый сон продолжался – очередной оборот закольцованной киноплёнки… И всадник, совершенно замороченный этой сказкой про белого бычка, опять впадал в забытьё, и опять, будто оказавшись в бесконечном тоннеле меж двух зеркал, наблюдал, как повторяется и повторяется один и тот же эпизод…

По какой причине он очнулся теперь, всадник не понял и сам. Вокруг практически ничего не изменилось. Набивший оскомину вид спального района отваживал всякое желание глядеть по сторонам, да и вообще открывать глаза. Всадник задался было вопросом… но тут же забыл каким – глухая снотворная апатия не отпускала, продолжала баюкать, опутывать липкой бесцветной канителью меланхолии, наращивая свой паучий кокон. Меркло, заслоняемое серой ватой, застиранное небо, – невелика, впрочем, потеря. А может, это просто опять смыкались веки…

Что-то просвистело мимо, и вслед за этим грохнуло звоном. Глаза открылись сами по себе, опережая приказ заторможенного сознания, и всадник увидел, как осколки стекла выпадают из повисшей на одной петле рамы, и кошка застыла в прыжке – глаза безумные, шерсть дыбом! Перепуганное животное шлёпнулось на газон, метнулось вдоль стены и серой тенью юркнуло в подвальное оконце.

Мальчишка лет пяти довольно ухмылялся, сжимая в руке новенькую рогатку. Какое-то слово было вырезано на ней… Имя? Всаднику не разобрать было корявого рядка букв, но первая, кажется… «Р»? «Ро…» Мальчишка подмигнул озадаченному человеку на коне и понёсся, подпрыгивая, по своим делам, навстречу новым забавам и проказам.

Всадник провожал мальчика взглядом, пока тот не исчез в переулке. Какое-то беспокойное чувство принёс с собой этот озорник. Смутное… слишком невнятное… Всадник мотнул головой. Потряс головой и конь, будто недоумевал, что же за напасть такая дремотная на него нашла. Человек вздохнул полной грудью – и понял, что состояние полуобморочной анемии пропало, будто не было его вовсе! Приободрившись, он хлопнул коня ладонью позади себя – конь фыркнул и, тряхнув гривой, с видимой охотой перешёл на рысь, а затем и на галоп…

Постепенно – неуловимо медленно – город преображался. Что-то происходило с ним – что-то в его глубине: сам посыл этих изменений как будто шёл именно из глубины, отражаясь на облике бесконечных периферийных кварталов, но более всего меняя их суть – перекраивая, коверкая до неузнаваемости. Всадник чувствовал порождаемое творившимися вокруг метаморфозами беспокойство, однако внутреннее безмолвие оставляло его равнодушным до поры. В какой-то момент дискомфорт стал настолько нестерпимым, что вывел человека из транса. Взгляд прояснился, и всадник посмотрел вокруг.

Отчётливая ясность дня, наполненного пусть бесцветной и унылой, но всё-таки жизнью, затёрлась, растушевалась угрюмо густеющими сумерками. Под низким небом, забитым мятыми комками туч, неясно проявлялись силуэты строений, лишь отдалённо напоминавших дома – грубые, нелепые, прихотью сумасшедшего архитектора созданные из нагромождения примитивных рубленых форм таким образом, что казалось сомнительным существование в этом странном месте привычных физических законов. Зигзаги металлических лестниц, беспорядочно исчеркавшие щербатые плоскости стен, карабкались по будто непрерывно кренящимся граням ржавыми сороконожками, переплетались, ныряли в червоточины случайных проёмов, чтобы, исчезнув из вида, вновь появиться в самом неожиданном месте. Лишённая тёплого дыхания обжитого пространства, поневоле настораживала неразбериха окон – опустошённых до полной темноты провалов глазниц на мрачных фасадах собранных в неровные груды разноэтажных строений-черепов. А те редкие единицы, что всё-таки были освещены, свечением своим, однако, тоже не успокаивали, а скорее вызывали ещё большую тревогу, как отблеск волчьих глаз в ночи внушает безотчётный страх сердцу заблудившегося путника.