Нарезанный рогоз вытаскивали на берег. Там же избавлялись от многочисленных пиявок, которые пытались впиться даже через штаны. Рогоз связывался в снопы, и мы несли их, тяжеленные, домой самыми скрытными (а вдруг Безрукий застукает!) путями.
Между прочим рогозом издревле в наших краях крыли крыши. Я не усматривал особой разницы между соломой и рогозом в качестве материала для крыш и считал их признаком бедности, пока не увидел на родине Шекспира в Стратфорде-на-Эйвоне камышовые крыши, так напоминавшие наши, но обтянутые оцинкованной сеткой-рабицей. В Англии встречаются камышовые крыши и на вполне современных жилищах.
Когда моя сестра Раиса окончила техникум и уехала по направлению в Ровенскую область, скандалы между матерью и отцом стали еще ожесточенней. Нет худа без добра: слушая бесконечные перебранки родителей, я получал уроки логики диалога, умения употребить очень острое и яркое выражение. Такие же уроки получал весной на нашей улице, когда соседи вдруг начинали ссориться по малейшему пустяку, а потом подавать заявления в суд по поводу взаимных оскорблений, – Гоголь и Салтыков-Щедрин, по-нынешнему, в одном флаконе.
Мать решила уехать со мной к Раисе. Виктор работал вместе с отцом на мебельной фабрике и принял его сторону.
Вообще брат недолюбливал мать. Когда ему исполнилось лет восемь-девять, у него стала болеть спина чуть выше поясницы. В Изюме врачи не смогли помочь, и тогда мать поехала в Харьков к какому-то профессору. Должно быть, профессору кислых щей, поскольку тот решил Виктора полностью заковать в гипс. Он ведь продолжал расти, боль усиливалась, брат кричал от нее день и ночь. Тогда мать тайком посетила в Красном Осколе священника, все его звали исключительно Иваном Ивановичем, – он славился как очень искусный врачеватель.
– Немедленно освободи ребенка от гипса, – сказал тот. – А весной собирай любые, полевые или луговые, цветы, какие увидишь, заваривай их и парь в отваре сына.
Она так и сделала. Виктор повеселел, мать его парила и парила в цветочном отваре. А осенью вдруг он сказал:
– Мам, у меня на спине какой-то прыщик выскочил. Из этого прыщика вышел стакан гноя. У брата осталось небольшое искривление позвоночника – подарок харьковского профессора-компрачикоса.
Но брат недолюбливал и меня. Наверное, ревновал или считал меня соперником – Бог ему судья. Но очень полюбил моего сына. Должно быть, закон какой-то компенсации.
Так или иначе, но вскоре мать подала на развод. Но какой развод, если официально отец и мать не стояли в браке? Тогда на раздел. Я остался с матерью.
Она продала какие-то вещи, чтобы собрать деньги на билеты, и мы пошли на станцию. Нас провожала только собака Аза. Мы попрощались с нею и сели в вагон. Когда поезд тронулся, я в окно увидел, что собака бежит за нами.
Потом, когда мы вернулись из Западной Украины, нам сказали, что Азы несколько дней не было дома. А за три дня до нашего возвращения она пропала навсегда.
