Все люди – братья?! - страница 33

Квартировали мы у Жуковских, кажется, из поляков, однако назывались украинцами, – иначе их бы выселили в Польшу. У нас был отдельный вход, комната и своя кухня. Хозяева нам не докучали, относились к нам подчеркнуто благожелательно, чему, как я выяснил спустя много лет, имелись особые причины. Не знаю, правда это или нет, но мне сказали, что за стенкой жил с нами под одной крышей какой-то бандеровский начальник, поэтому мы и остались в живых.

Лес кишел бандеровскими бандами. Лесничий Бормотько горькую пил страшно. Напьется, бегает по двору лесничества и стреляет из нагана в воздух. Поэтому все лесничество находилось на руках сестры, поскольку лесничему и деньги не доверяли: в кассу заглядывала и его жена, и старший сын. Сестра, заканчивая учебу, вышла замуж за студента своего же техникума, фронтовика Николая Василько, которому предстояло учиться еще год. Когда мы приехали, она находилась уже на шестом месяце. Приехали в декабре, а в апреле родились две девочки – Вера и Надя. Две недели отпуска до родов и две после них – вот и вся сталинская забота о счастливом материнстве и детстве.

В школе, куда я заявился в фуфайке, стеганых валенках-бурках с галошами-шахтерками, меня сразу назначили председателем совета пионерского отряда третьего класса. Мои возражения, что я вообще не пионер, во внимание не принимались. Меня действительно в Изюме не принимали в пионеры по причине ненадлежащего поведения.

Как правило, я ходил в школу с сыном лесничего Вовкой, беленьким, бледненьким мальчиком. Я с ним играл, но так и не сдружился. Ибо я из «советов» – так западенцы называли всех, кто приехал с Востока. В Изюме я учился в русской школе, а в Межиричах – в украинской. Поэтому поначалу, скажем, на уроках арифметики использовал русские понятия, чем немало потешал одноклассников.

Из школы Вовка Бормотько никогда не ходил со мной – юные бандеровцы почти каждый день пытались меня поколотить. Иногда им это удавалось, но зато я каждого отлавливал поодиночке и бил, пока не слышал слов о пощаде.

Рядом с лесничеством стоял дом попадьи Шуйской. Сестра вначале жила у нее, и мы первые дня два тоже жили там. Матушка Шуйская не ходила, всё время сидела в кресле-каталке. Сын ее, отец Василий, благочинный, имел приход где-то неподалеку от Межиричей. Мать моя сдружилась с матушкой Шуйской. У семьи православных священников, как я понимаю, сложностей хватало не только с советской властью, которая закрыла костелы униатов.

Я не любил появляться у Шуйских. Не только как пионерское «начальство», но и потому, что там жил один из моих заклятых врагов – пятиклассник Валька Бычко. Он приходился внуком матушке Шуйской, может, вообще не являлся никаким внуком – времена не отличались простотой. Валька был откормлен, румянец на всю щеку. Одевался во всё новенькое и красивое – куда мне с галошами-шахтерками! Ко всему прочему, один уже порвали в ходе сражений.

Стоя в компании таких же откормленных, он нередко позволял себе насмехаться надо мной, обзывать «советом краснопузым» и т. д. Однажды я не стерпел, набросился на него, пустил ему из носа обильную юшку, сбил с ног и потребовал:

– Сдаешься?

Он упрямо мотал головой. Я дал еще по пухлой морде.

– Сдаюсь, – вымученно выдавил из себя он.

Я встал и, не оборачиваясь, пошел прочь. И вдруг тупой удар по голове. Сзади стоял Бычко с подковой в руке и злорадно ухмылялся. Мне стало дурновато, опасаясь потерять сознание, я все-таки удержался на ногах. Струйка крови теплым ручейком потекла за ухом – Бычко испугался и убежал. Потом, сталкиваясь один на один, я его бил, чем попадя. Бывало, что и он одерживал победу, – все-таки старше на два года, да и кормежка разная. Но я его ненавидел, и он стал всячески избегать столкновений со мной. Ненависть была такой жгучей, что я почти его фамилией наградил даже героя романа «Стадия серых карликов».