Без Сталина, но со сталинщиной
Наше возвращение в Изюм было по сути беженским. Хорошо, что мать не распродала перед отъездом хотя бы кровати. Сестра и ее муж, закончивший техникум, работали помощниками лесничих соседних лесничеств – Изюмского и Петровского. У них жизнь постепенно налаживалась, хотя матери, да и мне, приходилось нянчиться с девчонками. Опять пошли кошелки. В дополнение к ним – клубника, огурцы, помидоры и прочие овощи.
Как-то незаметно я перешел в пятый класс и ходил учиться в здание школы на Военных бараках. Теперь каждый предмет вел свой преподаватель. Не могу сказать, что мне наши учителя нравились. Наверное, такое отношение к их нелегкому труду несправедливо, но они видели в большинстве из нас лентяев, тупиц и негодяев. Шла какая-то странная, противоестественная война между школьниками и учителями. Только у единиц отношения между учениками и учителями переходили в область «кардиологии». Должно быть, такая атмосфера способствовала тому, что многие из нас учились гораздо ниже своих возможностей. На школе не лучшим образом сказывались господствовавшие начетничество, догматизм, лысенковщина, борьба с вейсманистами-морганистами, с лингвистом Н. Марром, против низкопоклонничества перед Западом, космополитами вперемешку с борьбой за кок-сагыз и чумизу на колхозных полях – и всё это в атмосфере всеобщего страха.
Как ни странно, шестиклассником я купил книжку Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» и прочел ее.
– А-а-алыпанский! – ни с того ни с сего раздавался вопль, и на мою парту учительница математики хлестко опускала ладонь. – Ты – не тупица, ты – бездельник! Сегодня остаешься после уроков! На носу городская олимпиада, а ты ни черта не знаешь!
Меня всегда поражало, как крохотная Ревекка Борисовна умела так громко вопить и извлекать ладонью из крышки парты звук, сравнимый с ружейным выстрелом. Под кожей на пальцах у нее, страшно тощей, отчетливо белели косточки – как удавалось такими костяшками хлестать по парте? Мы знали, что она прошла через немецкий концлагерь, и старались без особой нужды не портить ей остатки нервов.
После уроков она костерила меня на все лады, гоняла по пройденному материалу. Считала способным к математике, но я, лентяй, каких свет вообще не видывал, никогда не стану большим математиком. Не могу похвастаться какими-то особыми успехами на математических олимпиадах, но я решал на них задачи не столько из желания занять какие-то места, а чтобы не подвести школу и учительницу. Только теперь я понимаю, сколько ей стоило нервов из двухсот учеников направлять на олимпиады не круглых отличников, а меня, перебивавшегося с тройки на четверки, но умеющего справляться с заковыристыми задачами.
Встречу нового, 1953-го года я запомнил на всю жизнь. Несколько пацанов, в том числе и я, решили встретить его как следует. Накопили денег, собирая металлолом, особенно цветные металлы в тупике, куда вывозили из паровозоремонтного завода всевозможный мусор, в том числе и шлаки из литейки. Каждый из нас пришел в условленную хату с бутылкой водки и закуской. И каждый по бутылке выпил. Последовал кошмар: я просидел в удобствах во дворе почти все зимние каникулы. Мы отравились количеством выпитого, меня рвало от одного запаха любой пищи, не говоря уж о спиртном. Может быть, мне особенно досталось потому, что наш род, слава богу, по сей день не отличается особым пристрастием к алкоголю. У моего отца стояла в шкафу чекушка, ее хватало ему почти на месяц. Выпьет рюмочку в воскресенье, подобреет и – спать. Мать, как ни странно, любила, когда он прикладывался.
