Все начистоту. О хоккее и не только - страница 10

Однако ничего страшного не происходило. Я садился дома и корпел над учебником. Потом шел и исправлял двойку. Тем все и исчерпывалось. На родительские собрания ходила, конечно, мама. Возвращалась домой в нормальном настроении. Нина Григорьевна не жаловалась на меня – ни на успеваемость, ни на поведение. Родителей устраивало мое времяпрепровождение на заводском стадионе практически под окнами нашего дома. На воздухе, двигаюсь, физически худо-бедно закаляюсь; опять же, среди сверстников нахожусь и по улицам не шатаюсь без дела. Они не препятствовали моим спортивным увлечениям, но и никак их не поощряли.

Зимой на залитом футбольном поле мы гоняли шайбу до одури. Причем не всегда я был на конечках, порой и в валенках с клюшкой наперевес носился по льду; коньки дороговато стоили и семейный бюджет не всегда позволял такую необязательную трату. О магазинных щиточках речь и не шла, самодельные надевал на ноги. По воскресеньям я старался не пропускать матчи мужских команд городского первенства среди спортклубов. Болел за «серпастых», наслаждался умелой игрой и с завистью смотрел на их конечки и клюшки, на «защитку». Мечтал: «Вот бы мне такое иметь!» Это казалось несбыточным.

А тут молва разнеслась по всей округе – на «Серпе» объявляют набор в хоккейную секцию ребят 1944 года рождения! Это была самая младшая группа. Как же мне хотелось поступить в хоккейную секцию – заниматься у настоящего тренера и наконец получить, не потревожив семейный бюджет, настоящую хоккейную форму!

Но я-то – 1947 года рождения! Да и ростом, похоже, не вышел. На голову ниже 15-летних, которых принимают в секцию. Шансов, считай, никаких не было.

Однако надежда умирает последней… При записи в секцию сказал, что я 44-го года. Соврал, в общем. Иного выхода попросту не существовало. Но это стало лишь допуском на просмотр. Оставалась самая малость – проявить себя с наилучшей стороны и суметь выделиться. Мне, 12-летнему, на фоне 15-летних подростков!

Народу явилось в тот день много. Прежде столько ребят сразу не видел на льду заводского стадиона. Конкурс на заветное место в секции был очень высоким, наверное, больше десяти человек на место – как в те годы при поступлении в медицинский институт или в МГУ.

Ну а как тогда просматривали ребятишек в день приема? Бросали на лед шайбу и устраивали двустороннюю игру. Впрочем, и сегодня тоже так, в принципе, поступают.

Стоило мне оказаться в водовороте игры, как я забыл обо всем на свете. О соперниках, что были выше и мощнее меня, о партнерах по сколоченной только что команде, о строжайшем экзамене, который фактически сдаю, и о мизерных шансах на успешный результат.

Я подбирал шайбу за своими воротами, набирал скорость, обводил одного, второго – меня просили: «Пас, отдай пас» – я обводил третьего – мне кричали: «Пас! Отдай пас!» – я обводил четвертого – от меня уже кругом требовали, кто с обидой, а кто с угрозой: «Пас! Отдай же пас!!!» – а я обводил пятого, а может, и шестого или седьмого соперника – то есть кое-кого по второму кругу, – выкатывался на ворота и забивал гол. Через минуту-другую история повторялась. С той лишь разницей, что крики в мой адрес становились все громче, а их тональность все жестче. Ну и забрасывал я шайбу в ворота не каждый раз, конечно.

Спустя какое-то время я перестал ждать милостей от природы, то бишь передач от рассерженных на меня партнеров – понять их можно было, – и стал сам добывать шайбу, выигрывая единоборства у соперников, или подбирая каучуковый диск после допущенного ими технического брака, или перехватывая их пасы. По натуре я никогда не был прижимистым человеком. Но в тот день я был жаден до шайбы, поскольку с ней на крюке клюшки был способен проявить себя наиболее полно. Разумеется, слышал окрики, призывавшие меня сделать передачу на партнера, то есть поделиться шайбой. Разумеется, сознавал правоту обделенных из-за моего эгоизма взрослых ребят. Разумеется, ничего с собой поделать не мог, твердя себе мысленно: «А зачем мне кому-то отдавать шайбу, если я все, чего требует игра (а она требует голевой атаки), в состоянии исполнить сам, в одиночку?» И поступал по-своему.