Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - страница 7

Однако было еще одно «лицо», один «персонаж», не менее важный для Иванова, чем его уникальный отец. В отличие от отца, воплощавшего в себе все-таки не столько отдельного человека, личность, тип, сколько его малую родину – Лебяжье-Павлодар, в минуты огорчений, разочарований, бед, он вспоминал «о горькой участи бедного, несчастного Пима!». Или «Бедный Артур Гордон Пим! Несчастный Артур Гордон Пим!». Можно согласиться с комментатором романа Иванова Е. Краснощековой, что «мотив “бедного Пима”» возникает почти каждый раз, когда герой оказывается в тяжелом положении, испытывает страдания, становясь завуалированным призывом посочувствовать ему». Но, помимо этого, есть и другой, весьма важный смысл незримого присутствия произведения Э. По в «Похождениях факира», важность которого Иванов подчеркнул, сделав цитату из него эпиграфом к роману. Это попытки изобразить себя именно в биографическом романе. Но важно и то, какое произведение он цитирует. Второй эпиграф дает читателю подсказку, проясняя сопоставительный смысл цитаты – она из романа Ж. Верна «Ледяной сфинкс». В нем великий фантаст, весьма почитавший Э. По, решил продолжить внезапно обрывавшуюся «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима».

Чтобы не запутаться, надо отвлечься от того, что «Ледяной сфинкс» – роман фантастический. Потому что весь этот роман Ж. Верна построен на том, что произведение об Артуре Г. Пиме не фантастика, а записки реального человека, побывавшего в опасной антарктической экспедиции в районе Южного полюса. В плавании другой экспедиции по следам «пимовской» и выясняется, что Пим действительно существовал. Тем более что герои романа встретили спутников его плавания и, наконец, нашли его самого, вернее, его останки.

А теперь давайте посмотрим на роман Иванова сквозь двойную призму этих романов Э. По и Ж. Верна, являющихся, по сути, записками путешественников. Ведь если отождествить героя «Похождений факира» с Пимом, что он и сам частенько делает, то автор романа, тоже Иванов, хочет, пытается, подобно Ж. Верну из «Ледяного сфинкса», доказать, что Всеволод / Сиволот эпохи сибирских скитаний 1910–1915 гг. был действительно таким и все происшествия, в том числе невероятные, были, существовали! Но только хочет доказать, а вот получится у него это или нет, он и сам не может понять. Ибо в одном интервью эпохи создания романа Иванов говорит, что твердо намерен в нем «рассказать настоящую, биографическую правду», сбросив «груз беллетристических навыков», приобретенный в начале 1930-х гг. А в «Истории моих книг» (далее – также «История») уже пишет, что «наиболее биографичен» роман «только в первой своей части», и весь он лишь «слегка автобиографический». Да и как иначе, если сами «Похождения факира», по словам писателя, должны были составлять единую трилогию с предыдущими романами «Кремль» и «У», где правил бал В. Шкловский и почти футуристический эксперимент. И все-таки к роману «Похождения факира» надо отнестись и как к достаточно серьезному источнику биографических сведений об Иванове. Об этом говорит и весьма требовательно о себе заявляющий биографический дискурс (при всем своем «захлебе», захваченности событиями и людьми, писатель не забывает ставить даты этих событий, вплоть до месяца и дня), и почти очерковая манера изображения персонажей (В. Е. Петрова, К. К. Македонова, Г. Заботина, владельца цирка), сыгравших важную роль в жизни Иванова. Есть фигуры, чья реальность кажется неполной, но придумать которые трудно. Это, во-первых, П. Захаров, главное «алиби» которого в том, что он павлодарец, курчавый, то есть с признаками метиса. Как у Э. По и Ж. Верна, в произведениях которых решающую роль сыграл индейско-американский метис Дирк Петерс. Именно Захаров нашел письменное послание учащегося павлодарского сельхозучилища Всеволода Иванова и, поддерживая его «волшебную» идею хождения в Индию, в то же время вовлек его в авантюру с балаганными представлениями и факирским трюкачеством.