Ник захлопнул дверь:
– Я все равно не свободу.
В этот же период ссоры с Аделин стали безостановочными. Каждый вечер они скандалили, доходило до рукоприкладств. Она кричала:
– Ты упускаешь все шансы, отталкиваешь всех!
– А я не желаю плясать под чужую дудку! – орал Ник.
Редкие «перемирия», полные бурной страсти, уже не склеивали разбитые осколки. Всё шло к расставанию, хотя никто из них не решался радикально рвать связь.
Глубоко в душе Ник понимал, что прошлый конфликт с отцом и страстная жажда свободы довели его до того, что он стал отвергать любые способы «встроиться» в систему. Аделин же верила, что надо «играть по правилам» ради успеха. Теперь они ежедневно буксовали в скандалах. Иногда Ник уходил из квартиры на целую ночь, то в ярости, то в отчаянии, твёрдо проговаривая про себя:
– Не подчинюсь ни отцу, ни корпорациям, ни этой женщине…
В университете, куда он изредка заглядывал за советом, некоторые считали, что Ник «скатился» в бунтарство и апатию. Но он не прекращал возиться со схемами генератора, тайком чертил «продвинутый» вариант магнитной ловушки, якобы дающей электричество с фантастической эффективностью. Он оставался один, без денег и союзников: гордость не позволяла ему менять взгляды, или же он искренне верил, что сумеет прорваться.
Аделин, видя его упрямство, стала ночевать у знакомых, оставляя его одного в холодной комнате. Ник начинал пить по вечерам (не до запоев, но заметно), чтобы как-то заглушить стресс. Пепельница зарастала окурками, комнаты тонули в бардаке. Ссоры изматывали обоих. И уже приближался миг, когда Аделин скажет «Прощай» и уйдёт окончательно, а Ник останется на перепутье. Но пока всё это тянулось мучительно, как перетянутый канат.
Ник сидел за старым столом, заваленным бумагами: схемы будущего генератора, наброски плат, расчёты полей. Всё было в хаосе, и не только на столе – в голове у него тоже всё скручивалось. За окном тянуло ветром, промозглый город стонал во тьме. А рядом Аделин уже собирала чемодан, говоря, что уходит «окончательно».
Самое странное, Ник не чувствовал привычной волны гнева. Обычно при громких ссорах они разбрасывали вещи, кричали и снова мирились. А теперь напряжение пробило потолок, и Аделин без звука бросала одежду в чемодан. Ник был слишком измучен, чтобы хоть что-то возразить. Он поднял взгляд на лист расчётов и попробовал остановить её:
– Ты уверена, что надо вот так… резко? Мы ведь…
Аделин, не оборачиваясь:
– Что «мы»? Я устала от твоих идей о бесплатной энергии. Люди не меняются. Даже если у тебя получится гениальное устройство, его продадут за копейки и будут торговать втридорога. А ты слишком гордый, чтобы признать, что без инвесторов не обойтись. Сколько можно?
Ник только сжал губы. Ещё недавно он восхищался её решимостью, а теперь эта решимость оборачивалась враждебной силой, диктующей выгоду. Аделин надела куртку и напоследок бросила взгляд:
– Я не вернусь. Может, и любила тебя, но твоя зацикленность на «спасении планеты» – это детский бред. Прощай.
Дверь захлопнулась. Ник остался в полной тишине. Несколько минут он прислушивался к пустоте за стенами, потом потянулся к бутылке виски. Острый запах алкоголя заставил его съежить лицо. «Всё, – пронеслось в голове, – конец…» И внутри, растекаясь, пульсировала пустота, не столько из-за ухода Аделин, сколько от осознания, что его жизнь летит в пропасть.
