— Возможно, шрам будет, — предупредила я глядя на чуть лопнувшую от удара кожу возле уха.— Пару швов бы наложить.
— До свадьбы заживёт, — криво усмехнулся своей шутке. — Лечите.
Я открыла коробку и разложила все свои инструменты на столе. Перекись, антибактериальную мазь, пластыри, ватные диски, подумав, добавила медицинский клей — стянуть эту ранку. Работала я молча, обрабатывала перекисью, ждала, пока она перестанет бурлить розовым, наносила тонкий слой мази. Под отекший глаз нанесла средство от синяков, но вряд ли оно его спасёт, завтра мой красивый муж будет еще страшнее, чем сегодня. Поморщился только, когда обрабатывала ту самую глубокую ранку. Ее края я бережно соединила клеем.
— Вроде все, — сказала я. Муратов повернулся посмотреть в сторону кофемашины, наверное кофе ему очень хотелось, и я увидела шишку на затылке и рассердилась, не сказал про нее вовсе. — Наклонитесь вперёд.
Он послушно склонил голову, я удивилась даже, как легко оказывается управлять большим и сильным мужчиной. Щедро сдобрила перекисью еще одну ссадину, промокнула ее ватным диском. А Муратов вдруг подался вперёд, от его головы до моего живота было несколько сантиметров, да и уткнулся в меня лбом, прямо в живот. Я замерла, как стояла, прямо с рукой которой тянулась к его ране. Мы стояли так минуты три, не меньше.
— Лилия, — позвал меня Муратов, и сказал вдруг, куда-то в мой живот. — Простите меня за ту сцену, я не хотел. То есть, хотел, черт побери, какого хрена все так сложно. Простите?
Я могла бы солгать ему. Сказать, что уже простила, но это же не так. Я отложила в сторону мазь, которая все это время была в руке и тихонько погладила его по чуть влажным после душа волосам, осторожно, как мать свое дитя.
— Я постараюсь, — ответила я.
Он выпрямился на стуле, прерывая наш тактильный контакт, и мне вдруг стало немного грустно, а участку кожи, согретому его лбом — холодно.
— Кофе хочу, — умираю.
— Вам бы чаю зеленого и спать, — проворчала я. — А лучше, к врачу. Сделаю я вам кофе, ваш несъедобен и возможно опасен для здоровья.
Муратов рассмеялся и ушёл к себе в кабинет. Я сложила все обратно в аптечку, выбросила использованные материалы, тщательно помыла стол. Поставила вариться кофе, нарезала несколько бутербродов. Устроила все на поднос, туда же стакан холодной воды и таблетку обезболивающего. Осторожно понесла поднос в кабинет. Ни разу не была в нем с тех пор. Снова не заперто, вошла не без дрожи. Муратов стоял без футболки, в одних шортах и рассматривал свой торс. Его тело тоже было красивым, как и лицо. Поджарым, сильным, ничего лишнего. И так же, как на лице, на нем расплывались кляксы свежих гематом. Сказать бы еще раз про врача, да разве будет слушать…
— Кофе, — сказала я, Муратов натянул футболку. — Бутерброды. Таблетка.
— Спасибо.
Поставила поднос на стол и почти сбежала — меня смущал и кабинет помнящий недавние события, и сам его хозяин, их виновник. В коридоре восстановила дыхание. Я еще не стала считать этот дом своим, но отдавала ему дань уважения. Перед сном я проверяла, заперта ли входная дверь. Выключала свет во всех комнатах. Оставался небольшой ночник в детской, и по одному не яркому ночнику в обоих коридорах — чтобы Роза не испугалась, если решит пройтись ночью к отцу или на кухню.
Остановилась передо дверью детской. Она приоткрыта, в тусклом свете видно разметавшегося во сне ребёнка. Проверить Розу перед сном тоже часть еженочного ритуала.
