Вторая жизнь Петра Гарина - страница 41



Благодаря рекомендательным письмам капитана Гастингса, в одно мгновенье преображавших людей, и приличному счету в солидном кредитном учреждении Гарин быстро акклиматизировался в Буэнос-Айресе. Местная иностранная колония приняла его вполне благожелательно. В короткий срок Петр Петрович свел знакомства с заметными персонажами аргентинского бомонда. Первоначально в его планы не входило надолго задерживаться в Аргентине – его занимала мысль о загадочной плите, найденной Индианой Джонсом в Мексике. Однако, попав в комфортные условия, инженер решил дать себе передышку. Он занялся здоровьем, нанял репетиторов английского и испанского, выучился модным танцам. При помощи специального педагога ему удалось обуздать свои причудливые замашки, теперь в нем чувствовалась обходительность воспитанного человека. И, наконец, он полностью приобщился к современной жизни, заполняя пробелы одиннадцатилетнего заключения на острове.

–… позавчера исполнилась годовщина его смерти. Когда он умер, я не знала, стоит ли дальше продолжать свой бренный путь. Как он страдал, мой бедный мальчик, – женщина качнула по-стариковски окостенелым торсом, бриллиантовая брошь, приколотая выше увядшей груди, перелилась волшебными искрами.

– Моя милая, вы разрываете себе сердце… – пыталась утешить ее полная дама с шикарной диадемой в волосах.

– Вы же помните, какой он был. Сколько жизнерадостной энергии излучал, как был очаровательно ласков. А какие у него были глаза! Умные, ясные, кроткие. Этот незабываемый, проникающий в душу настойчивый верный взгляд… – старуха задохнулась от переизбытка нахлынувших чувств, и кружевной платок очутился у ее выцветших глаз.

Три женщины неопределенного возраста, похожие на зверушек, завернутые в свои меховые одеяния, Гарин и розовощекий швед, собравшиеся вокруг, надели маску глубокого сочувствия.

– Непременно жду вас послезавтра у себя. Вы должны увидеть стелу, которую мы воздвигли на могилке нашего незабвенного Ричи, – приглашала членов кружка деревянная дама, с трудом унимая дрожь в теле.

Все стояли в неловком молчании, боясь случайно еще более разбередить мучительную рану. Понимая, что необходимо чье-либо тактичное вмешательство, Гарин отпустил старушке дозу успокаивающей банальщины. Атмосфера несколько разрядилась, говорящие меха наперебой осыпали несчастную известными в таких ситуациях фразами.

Отойдя на второй план, инженер увлек в сторону обладательницу диадемы:

– Скажите, кто этот славный усопший?

– Кобель, – объяснила та со свойственным для многих полных особ смешком.

– Простите, мадам?

– Собака, пятилетний голубой дог. Удивительно слюнявое животное.

Предательский внутренний смех грозил вырваться наружу, Петр Петрович исполнил пародию на французский поклон, пустился бродить в поисках другого общества.

Высокий холл посольства, сверкая стеклом и металлом, вместил в себя разноплеменную публику, жаждущую праздника. Избыток официантов, умело справлявшихся с подносами, уставленных шеренгами высоких искрящихся бокалов, предотвращал суету. Настроение людей определялось ожиданием центрального действа приема – торжественного обеда.

Гарин проскользнул по холодному искусственному мрамору пола мимо сморщенного японского посла, высокомерно оберегавшего честь своего императора в небольшом окружении суровых сотрудников.

– А-а, мистер Лари, как хорошо, что вы здесь, – лукаво ухмыляясь, перехватил инженера самоуверенный тип, развязность коего выдавала в нем минимум отесанности. Гарин с трудом скрыл досаду. Короткие волосатые пальцы вцепились в лацканы его великолепного пиджака.