– Не было и не могло быть, – эхом повторила Люси.
Чувствовалось, что доводы матери ничуть ее не убедили.
– Возможно, ветер качнул ветку, и это привело к обману зрения.
Люси пожала плечами.
Неожиданно Мередит скинула туфли на каблуке и вручила Люси свой лабораторный халат.
– Подержи-ка, – сказала она и принялась карабкаться на дерево.
Залезть высоко она не могла. Юбка и чулки – не слишком подходящий наряд для подобных упражнений. Тем не менее она добралась до толстой ветки и уселась на ней, как огромная белка. Дети, собравшиеся на площадке, с любопытством наблюдали за Мередит, позабыв про мяч. На губах Люси мелькнула слабая улыбка.
– Здесь ничего нет. Ровным счетом ничего! – громко провозгласила Мередит.
Она хотела лишь одного: изобразить дурочку. Пусть за обедом, в бассейне и в автобусе по пути домой дети со смехом вспоминают чокнутую тетку, взгромоздившуюся на дуб. Может, это заставит их позабыть про маленькую девочку, с плачем убежавшую со спортивной площадки.
– Люси, небо ясное, видимость прекрасная! О, я, кажется, падаю!
С комичной неуклюжестью, которой могли бы гордиться братья Ринглинг[6], Мередит свалилась с дерева, приземлилась на корточки, упала на бок и прокатилась несколько ярдов.
Когда она уселась на земле, грязная, поцарапанная, растрепанная, Люси подбежала к ней и сжала ее лицо руками.
– Наверняка мне в глаза ударило солнце, – шепнула она матери на ухо.
Мередит заключила дочь в объятия.
– Ты моя храбрая девочка, – прошептала она в ответ, прекрасно сознавая, что обе они не верят ни единому сказанному слову.
Илай Рочерт не хотел просыпаться. Он ощущал это так же отчетливо, как аромат, окутавший его во сне, – удивительную смесь запаха свежих яблок и дождевой воды; он слышал женский голос, звеневший в воздухе, как нота, которой нет ни в одной гамме. Рочерт лег всего два часа назад, отработав перед этим две смены подряд и предотвратив открытое столкновение между индейцами и строителями. Но телефон продолжал назойливо звонить, и в конце концов Илай был вынужден высунуть руку из-под одеяла и взять трубку.
– Слушаю, – пробурчал он.
– Мне нужна миссис Рочерт. Могу я поговорить с ней?
– Нет.
– Вы не могли бы сказать, когда она вернется?
Никогда, подумал Илай и ощутил под ребрами боль, острота которой удивила его самого. Ведь прошло столько времени… Не ответив, он повесил трубку, перевернулся на живот и обнаружил, что на подушке устроился Ватсон.
– Поразительная наглость, – пробормотал Илай, отодвигая морду пса.
Ватсон недовольно заморгал, но все же убрал голову с подушки.
– Зря я вообще разрешил тебе дрыхнуть на моей кровати, – вздохнул Илай, прижавшись спиной к мягкому меховому боку собаки.
Ватсон, пропустив слова хозяина мимо ушей, засопел. А Илай, понимая, что прерванный сон уже не вернешь, откинул одеяло, встал и босиком побрел в кухню. Открыл холодильник и принялся изучать его содержимое.
Доктор посоветовал Илаю отказаться от красного мяса. Чаще всего люди легко мирятся с подобным ограничением, но для Илая оно стало настоящим бедствием. Дело в том, что мясо являлось одним из двух столпов его рациона (вторым был картофель). Ныне содержимое холодильника было столь же унылым, как и вегетарианские рецепты, почерпнутые в Интернете: две банки горчицы, молоко с подозрительным запахом (блок из шести бутылок – аллилуйя!), отбивная недельной, а может, трехнедельной давности, вероятно из индейки, и тофу – продукт, который вызывал особое недоверие, потому что проскальзывал в глотку, как сплетня.
