За всеми треволнениями похороны старика-лишенца прошли незамеченными. Мать Ксении распорядилась по-своему: пригласили священника, совершили погребальный обряд, поплакали.
Ксения ходила к призывному пункту на Донскую. Коридоры бывшего Института глухонемых были наполнены озабоченными мужчинами. Пахло кирзой и ружейной смазкой. Ненароком задев плечом, тут не просили извинения, а просто гнали прочь, к мамке на кухню. Так продолжалось до тех пор, пока возле кованой ограды она не столкнулась с Клепчуком.
– Дочка Наметовых? – сурово спросил он.
– Нет. Я подружка Клавы – Ксения Сидорова, – прошептала Ксения.
– Зачем тут? – скривился Клепчук. – Ах, да! Комсомольский порыв!
– Я только хотела… – Ксении никак не удавалось перебороть робость. – Но меня посылают к маме на кухню… так обидно.
– Не робей. Сейчас ты нам не нужна. Но осенью можешь понадобиться.
– Зачем?
– Тупой вопрос. Когда понадобишься, тогда и узнаешь, зачем. А пока ступай отсюда, но не к маме на кухню, – ирония Клепчука отдавала горечью. – Ступай на курсы медсестер. На Пироговке. Знаешь?
– Найду.
– Чую я, к осени и такие, как ты, сгодятся нашей Родине.
– А потом, когда курсы закончу… Куда?
Но Клепчук уже высмотрел кого-то в толпе. Ему стало не до Ксении.
– Я сам тебя найду.
– Мой адрес…
– Не надо. Я через Клаву.
Толпа на дворе призывного пункта расступалась перед Клепчуком, давая ему беспрепятственный проход. И офицеры, и рядовые с опаской косились на петлички майора госбезопасности.
Часть вторая. Блуждания между берегами света и тьмы
– На допрос пленного собралось всё командование полка: Самсонов, Томалевич, Прожога – все явились с ординарцами. Наверное, если б с женами не разлучила война – привели бы и жен. – Наметов говорил, по обыкновению капризно кривя губы. – Пленный – немецкий летчик-ас. Говорят, эдакий ферт. Ты не видел его?
Тимофей покачал головой.
– Вера видела. Обмолвилась между делом, говорила, дескать, очень важно это. Но обсудить подробно не преставился случай.
– Сначала Прожога допросил его лично, – продолжил Генка. – Потом ещё раз вместе с Самсоновым. Ходят слухи, что при Самсонове ас так разоткровенничался, что у обоих командиров под фуражками седины добавилось.
– А кто из нас не поседел? Все, кто выжил. Возьми хоть меня. – Тимофей сдернул с головы фуражку.
Генка с непритворной внимательностью воззрился на коротко стриженную, русую поросль на макушке друга.
– На тебе нет серебра, – заметил он. – Похоже, они решили не делать секрета из его показаний. Пригласили зачем-то и летный состав. Всех, кроме техников. Решили подобие партсобрания устроить. Для тех, кто выжил.
– Смелое решение! Покрепче наших с тобой ночных полетов над западными областями. – Тимофей нахлобучил фуражку на положенное ей место.
Лес, обрамлявший летное поле, был изучен, изрыт, обжит и сделался подобен обычному населенному пункту, городишке или рабочему поселку. Не хватало только названий улиц и номеров строений. Крыши блиндажей курились прозрачными дымками. Дерновое покрытие на них желтело и увядало, выделяллось на фоне более яркой лесной подстилки. Подлесок свела на дрова интендантская служба, и летчики быстро нашли дорогу к штабному блиндажу. Неподалеку, закамуфлированная березовыми ветками, тарахтела мотором эмка. Тимофею удалось разглядеть номерной знак. Дивизионная, да и водитель не был ему знаком – старшина войск НКВД. Это вам не шутки! Тут же надежно укрытая кронами берез, стояла полуторка с тентованным кузовом. Возле колес расположился с котелками и чайником конвой. Генка заторопился.
