Выкрутасы - страница 17

Все было по-прежнему. Как и всегда. Как и день назад. И месяц. И год. Ничего не менялось в моем маленьком мире и ничего не предвещало никаких перемен в лучшую сторону. Я оказался заточенным в четырех стенах своей болезнью и своим одиночеством и не было во всем белом свете никого, кто бы хотел разделить со мной это несчастье. Понимая, что пройдет еще много лет, прежде чем Господь услышит мои молитвы и, прервав мои нескончаемые мучения, заберет меня к себе, я почувствовал, как в горле образовался противный душащий комок, слезы подкатили чуть ли не к самым зубам и, понимая, что еще секунда и я начну выть как белуга, я приложил к лицу одеяло и беззвучно заплакал.

Кому было дело до моих слез? Никому. Некому было меня пожалеть, спросить, как я себя чувствую, погладить меня по голове или же просто обнять, чтобы я смог ощутить человеческое тепло и участие, некому было утолить мою тоску по настоящей дружбе и по беспечной, трогательной любви и никому естественно не пришло бы в голову сожалеть обо мне, если бы в один прекрасный день меня не стало. Меня в тот момент не видела ни одна живая душа, что было совершенно объяснимо, а поэтому я мог реветь сколько угодно, но мои планы относительно того, чтобы провести остаток ночи в посылании проклятий судьбе и рыданиях, были безжалостно разбиты, потому что совершенно неожиданно я услышал достаточно громкую, но все же весьма тонкую и нежную мелодию, создаваемую крошечными молоточками, валиками и струнами.

Не веря своим ушам, я отнял одеяло от лица и моему взору открылась и без того еще более чудесная картина: крышка стоящей на моей прикроватной тумбочке шкатулки была открыта и из ее волшебного недра лился призрачный голубовато-серебристый свет, осыпающий своими переливающимися искрами всю мою нищую комнатушку со всеми ее полочками и табуретками. Музыка лилась из шкатулки и голубые лучи плясали на стенах и потолке, исполняя какой-то воздушный и магический танец и я, завороженный и совершенно одуревший от увиденного, лежал на кровати, раскрыв рот, и наблюдал за всем этим великолепием, а дальше…

Дальше произошло что-то вообще трудно поддающееся описанию. Из шкатулки, резво и весело, одна за другой начали выпрыгивать совершенно реальные, живые и крохотные (размером всего лишь с большой палец руки), легкие и сверкающие, горящие, как светлячки, ультрамариновые балеринки, одетые, как виллиссы из балета “Жизель”… Толкаясь друг с другом и смеясь своими тоненькими, похожими на звучание мелких колокольчиков, жемчужными голосками, виллиссы отталкивались от края тумбочки и взмывали вверх, паря и кружась в воздухе, как сказочные мотыльки, оставляя в темноте за собой искрящуюся серебряную пыльцу…

Кувыркаясь и взмахивая в воздухе крохотными ручками, виллиссы совершали какие-то немыслимые перемещения по комнате, в то время как их подружки все продолжали и продолжали вылезать из шкатулки, в которую едва ли могла поместиться только одна из них, и когда наконец, мой обалдевший глаз зафиксировал в пространстве над моей кроватью целых сорок восемь ультрамариновых балеринок, они выстроились в причудливую геометрическую фигуру над моим лицом и, синхронно послав мне прелестнейшие и сладчайшие воздушные поцелуи, начали свое волшебное плавное скольжение по воздуху, порхая в необыкновенном по своей красоте и грации танце…

В ту же секунду музыка льющаяся из шкатулки поменяла мотив и стала более громкой и мелодичной, свет сочившийся из нее стал все больше и больше напоминать освещение в театре оперы и балета, и мои крохотные виллиссы принялись летать, танцуя над моей головой, заглядывая мне в глаза, улыбаясь милейшими белоснежными личиками и осыпая меня своей невесомой, похожей на всполохи северного сияния, серебряной пудрой…