Да и черт бы с ними со всеми.
Отправляю бычок мимо урны, собираюсь с духом перед предстоящей сменой на работе, но краем уха ловлю голоса из дамской курилки — за углом кирпичной стены, где в кустах установлены лавочки, слышится возня и истерические смешки.
— Кто-о-о??? — Моя одногруппница Вера, особа с зачатками мозга, громко и встревоженно шепчет: — Тот, в худаке который? Рябинин?
Я вытягиваю шею и превращаюсь в слух.
— Наверное... — робко соглашается кто-то, и Вера соболезнует:
— Да, точно он. Святик. Святоша. Ну что могу сказать — попала ты, Регин. Качественный парень, но «ни-такой-как-фсе». Много кто подкатывал — всех отшивает, зараза. Или убежденный девственник, или импотент, или гей...
Щелкает пузырем жвачка, и третий голос самодовольно заявляет:
— Это мы еще посмотрим! Удваиваю ставки: через месяц он не только признается мне в любви, но и девственности лишится. Со мной. И доказательства будут — я вам видео покажу!
Пару секунд я тихо охреневаю и даже вскакиваю на ноги, чтобы свернуть за угол и навести там шороху, но девки покидают курилку и, продолжая что-то оживленно обсуждать, по разбитой дорожке направляются к воротам.
Последней тащится младшая сестра Веры, а перед ней вышагивает Гафарова. В моем пальто...
Меня сложно вывести из себя: за многие годы тренировок уровень самоконтроля почти достиг совершенства. Но сейчас я готов догнать ее и отвесить хорошего леща. Пульс грохочет в ушах.
Я не в порядке.
Знаю, что являюсь в шараге предметом сплетен, но до такого скотства никогда не доходило.
Сплевываю под ноги и достаю новую сигарету.
Что она творит? Зачем? Ей мало всего, что она за мой счет уже имеет?
И внезапная догадка тут же превращается в нерушимую уверенность: эта дура не знает, кто я. Да и не может знать... мы ни разу не видели друг друга. Отец давно вычеркнул нас из жизни, а все фотографии я, покидая его дом, забрал с собой.
В туго соображающих мозгах оживают сонные мысли.
А это даже весело.
Было бы. Если бы мне не было так тошно.
Но я усмехаюсь:
— Что ж, Гафарова, посмотрим, что же ты предпримешь, какие доказательства им предоставишь.
Особенно учитывая, что «листву» я давным-давно сбросил.
От вибрации в кармане я прихожу в себя, кошусь на экран смартфона и подношу его к уху — мама на проводе.
— Слав, представляешь, он все-таки явился. Забрал фарфор, и я ничего не смогла предпринять... — завывает она, наверняка заламывая перед зеркалом руки. — Если бы ты был дома, он бы не посмел сунуться! Не посмел бы посмотреть тебе в глаза, потому что трус и знает, что виноват!
Я завожусь, но предусмотрительно считаю до десяти и пропускаю часть маминой тирады мимо ушей.
— Я не хочу прогуливать учебу, мам. Дались тебе эти тарелки... Пусть подавится ими.
— Да, да. — Мама сбавляет тон. — Слав, ты уж набери мне перед тем, как закончишь смену и выйдешь с работы. А то я переживаю. Только не забудь!
— Хорошо, не забуду! — заверяю я и отключаюсь, не в силах сдержать нервный смех.
Конспираторы хреновы. Я давно в курсе, что мамой движет не беспокойство о сыне, которому предстоит за полночь добираться до дома, а меры предосторожности — боится быть застуканной за интересным занятием с Валероном, охранником из ТРЦ, в который она часто захаживает.
Да, моя мамаша ничуть не лучше отца, и ночной скандал с тарелками — лишь повод помотать друг другу нервы. Тарелки эти антикварные, и отец, в честь переезда, хотел подарить их своей Наташе: та любит старинную лабуду. Только из-за этого мать позвонила отцу в пять утра, разоралась и не дала мне нормально поспать. И наверняка выторговала за них деньги, которые спустит на косметику и посиделки с придурком Валерой.
