Я радовалась за подругу, но при этом тоска по дару не покидала меня. От неодаренных я по-прежнему держалась в стороне – начинать общение на почве отсутствия дара не хотелось.
Лимани присела рядом.
– Твои волосы, – удивилась я, разглядывая некогда черные пряди, теперь приобретшие сероватый отлив.
– Как и у любого другого воздушника, – легко посмеялась она. – Пойдем вечером вместе? – робко спросила Лимани и приобняла себя за хрупкие плечи.
«Она похудела», – отметила я. Воздушники казались невесомыми, иначе бы не смогли летать на ездовых куропатках.
На Туйгивин мне, как и всем подросткам, отпраздновавшим в этом году семнадцатый день рождения, предстояло собраться в глубоких сумерках под багровый свет вулканических камней в стенах местной Академии наук, чтобы пройти инициацию.
– Тебе не с кем пойти? – Я внимательно рассматривала взволнованную подругу. – Тебе-то точно не стоит переживать! – ободрила я Лимани, указав на ее волосы рукой. – Хоть это и необычно, изменения же начинают происходить только после инициации… Или у идеальных раньше? – догадалась я.
Она посмотрела по сторонам и склонилась ко мне, хотя рядом с нами никого и не было:
– Ты права, – нервный смешок вырвался из ее груди наружу. – В нашем роду уже десять поколений инициируются сильные воздушники. Мы с семьей летали на первый остров, чтобы пообщаться с Советом. Если я обрету дар, наша семья получит статус идеальных. Мне страшно… а вдруг ничего не получится?
– Мне тоже страшно, – добавила я. Страшно не за подругу, а за себя. – Ты помнишь, как мы мечтали? Пока не повзрослели…
– Не переставай мечтать, – прошептала она.
– Лимани, не стоит обнадеживать! – Я отвернулась, не желая продолжать разговор. Призрачная надежда прогибалась под доводами разума, но вновь и вновь оживала.
– Ты пойдешь со мной? – переспросила Лимани, хмуря посеревшие брови.
– Извини, я пойду одна.
Лимани ничего не ответила. Вздохнув, она оставила меня одну, а я снова закрыла глаза.
– Номер восемь, – послышался голос из рупора.
Я вернулась к Следящей и, согласно описи, забрала стиранное белье, сложенное в тугой льняной сверток.
– Все на месте? Подпишите, – протянула она журнал и дождалась моей закорючки. – Три серебряных.
Оплатив услугу, я отнесла белье и закрепила его на санях.
– Нимал, Ропал, – позвала я братьев, играющих в догонялки. – Домой!
– Не хочу, – топал ногами Нимал.
– Не пойду, – бегал по кругу Ропал.
– И на тросе подняться не хотите? – с наигранным ужасом охнула я.
Трюк сработал. Братья тут же перестали сопротивляться и натянули верхнюю одежду. Одной рукой я удерживала тюк стиранного белья, а в другой – сани. Братья плелись следом. Мы обошли поляну и подошли к установке с тросом.
– Садимся, – скомандовала я, – и придерживайте белье ногами. Если свалится, сами за ним пойдете.
Братья сели впереди меня, я схватилась за движущийся трос, и тот потянул нас вверх. Вовремя отпустив трос на вершине, я слезла и потащила сани за веревку. Братья отказывались идти пешком.
Свернув к лесу, я остановилась на привал, взяла горсть снега и протерла вспотевшее лицо. Жгучая прохлада освежала.
– Пить хочу, – заныли братья.
– Снег полижите, – отмахнулась я.
– Мама не будет руа-ться? – спросил Ропал, свесив голову с саней.
Как показывала практика, секреты они хранить не умели.
– Я тоже хочу пить! – возмутилась я и вытряхнула братьев из саней. – Или вы идете ногами или тащите меня. Потащите? – для убедительности я уселась на сани.
