Высокие ступени - страница 11

А там одиночка, наркушник, сновидец, клошар,

Безумец и лузер, целуя в зелёные губы

Старуху с косой, тихо скажет: «Прекрасен кошмар,

Когда мертвецы дуют марши в стеклянные трубы».

Опять в ожиданьи состава свернул не туда,

Дух лузера в ангелы вышел под зонтиком Бога,

В прошедшем столетье старуха телами сыта…

А поезд – дракон изумрудный – придёт в полвторого?

И выйдет весна… если выйдет… Не вороны про

Чудесную смерть говорят, а смешные химеры.

Твой поезд грядущего катится линии по,

Возможно, другой, не открытой ещё стратосферы.

Пастух кота

Единороги мокнут на снегу,

Листвой осенней пробуя укрыться.

Пастух кота промолвил: «Стерегу

Я облака, чтоб лучше видеть лица

Тех призраков, которые со мной

В тени деревьев вымокших до нитки…»

Свет межсезонья выкрашен листвой,

Того гляди зима войдёт в калитки,

Которые внутри тебя, внутри

Размытых и текущих парейдо́лий.

Мяучит кот и словно бы: «Смотри», —

Он говорит хозяину неволи.

Стерев сполна о сумерки бока,

Все три единорога обернулись

В темнеющие быстро облака

И влились в ряд фотоиллюзий улиц.

Цвет межсезонья – рыжая лиса

И белый заяц в поисках морковки.

Луна разносит свет, легко скользя,

И шлёт лесам янтарные шифровки.

Пастух зевает, осень в рот идёт

Хрустальными виденьями беззвучий,

Которые скорее видит кот,

В наколках серых дышащие тучи…

И чем закончить, если не дождю

Отрыть ворота, чьи замки ослабли…

Пастух внутри себя взлетает в ту

Загробность, что котам доступна как бы.

«„Вот и ты засыпай“, – говорит манускрипт человеку…»

«Вот и ты засыпай», – говорит манускрипт человеку…

А за окнами бродят уставшие псы и коты,

Обнимают дворы и задворки, как ближнюю Мекку,

У которой подходы и выходы больше грустны,

Чем иллюзии, что на деревьях растут в тёмно-синих,

В перламутрово-чёрных и всяких таких полуснах,

«Засыпай», – говорит книжка-фишка, а – слышится: «Скинь их»,

А кого и зачем – не увидишь в миражных очках:

В правом стёклышке мгла, в левом, видишь, фигурка к фигурке —

В сизоватом тумане неспешно идут старики,

Бьётся что-то в груди, точно красное в песне-печурке,

Только ангелы знают зачем эти двое близки.

Ту-ту-ту поезда, самолёты летают по плану,

Голубеет Маврикий, и в «космос таких не берут» …

Зигмунд Фрейд повздыхал, раскурил цвета рейха «Гавану»,

На сто пятой страничке в сангине заката Бейрут.

Домовой лепетнул: «Нет тут связи, захочешь – не свяжешь…

Засыпай в облаках муравьём, а в камене – сверчком,

На грифоне летай… растворись в двойнике-персонаже,

Что ни в сказке сказать, ни черкнуть ненормальным пером».

…Вот и сказке конец, если можно назвать это сказкой,

И куда эти двое за облаком без багажа?

Может, облако это, а может быть, домик с терраской?..

Из потрёпанной книжки слезой покатилась душа.

«Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем…»

Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем,

Что праздник рисует застолье в мозгах. Волхвы, говорят, в Вифлеем

Отправились, чтоб чудеса подогреть, напомнить слепым о звезде,

А в городе шастает белая Смерть. Ты спросишь: «Не близко?» – «Везде» —

Ответит, смеясь, нарастающий смерч. Ну ладно, не смерч, а – пурга,

В которой теряется всякая речь. «До смерти четыре шага» —

Не рэпер, старуха с косою поёт. Тут фанов не сыщешь с огнём,

С билборда глядит альпачиновский чёрт, а в башне Других астроном

Поддал и забыл, что смотреть на Восток положено даже в метель

Вседневно-всенощно, проснись-ка, дружок, открой запредельную дверь,

Иначе волхвы позабудут, зачем куда-то идти в холода,

Назад Вперед

Высокие ступени - страница 11

Похожие книги