Высокие ступени - страница 8

Ангел мятую розу на каменный берег принёс.

Прокажённые видят любовь не твоими глазами,

Что им праздник метафор, животные метаморфоз?

Курит В. Ходасевич, Поплавского метит стихами

Божий Дух или демон, кто больше в Борисе пророс?

Почему Б. Поплавский плывёт за буйками? Не знаю.

Да и сам Ходасевич какого хераскова тут?

Так и тянется адский стишок к виноградному раю,

Там грехи отпускают и солнце к столу подают.

…Эксцентричный дурак всё расскажет, конечно, случайно,

Прокажённые спят: видят жизни другой оборот.

Докурил Ходасевич… На пасеке необычайной

Б. Поплавский в аду собирает поэзии мёд.

Пальто

Смотри: зима в личине декабря

Опять детей зацапала с утра

И одарила сахарною пудрой.

Вот так проснёшься, выглянешь в окно —

А жизнь прошла, иллюзии на дно

Легли, как то прославленное судно[2],

Где жизнь спадала с каждого лица,

И музыку играли до конца,

И альбатросу не хватало неба.

Так говорю, и – блазнится, что та

Костлявая с косой из-за куста

На автора глядит совсем без гнева:

Скорей индифферентно в смене дней,

А жизнь светлей играющих детей,

И Снежной королеве что тут делать?

А если тролли в воздухе парят

И зеркало одушевляет ад —

Пошли на три ублюдочную челядь.

Всё как-то легче обмануть себя,

Когда в бокале градус декабря

И день уже как точка невозврата.

Заглянет демон – угощу его,

Не зря смешали это волшебство:

Для привкуса четыре капли яда,

Зато во сне проснёшься молодым,

Захваченный волнением чудным,

И что-то там покажется в природе,

И ты опять в летающем пальто

Идёшь к любви на праздник или до…

Чтоб выпить утро на волшебной ноте.

Золото местных

Где-нибудь, может быть в Южном, сегодня снег:

Снег в октябре-ноябре там привычный ход.

Нивхи и айны танцуют небесный шейк,

Тот, о котором не пишут в журналах мод.

Да и другим автохтонам каюк давно,

К золоту местных сапсаны не знают путь.

Сабли японских циклонов – всегда кино,

Пагода в страшном и белом теперь по грудь?

Эта земля, как известно, конкретный факт —

На черепахах стоит (никаких слонов).

Древний правитель Фу Си видел в этом фарт,

Сколько драконов назад, не скажу веков?!

Ангел в носках шерстяных и другой типаж —

Грубый старик – оба знали меня в лицо.

Вечность в карманах и смерть так и носят? – блажь

Или привычка? (Крути, Соломон, кольцо.)

Золото местных не вскрыто пока никем,

Старых фантазий вытянулись хоботки…

Ветер глядит в паранойю своих поэм,

Белое с белым выносит с утра мозги.

Если приеду, я знаю, услышу, что

Стильная вышла в старухи, художник мёртв.

Тот, кто имел на плечах самолёт-пальто,

Не улетел, а убит в перестрелке орд.

«После смерти, твоей ли, моей…»

После смерти, твоей ли, моей

Никогда мы не вспомним, что жили,

В сновиденьях ловили чертей

На черте, за которой курили

Два-три призрака, что состоят

У бабищи с косой на посылках,

Утром «мутят», как Борджиа, яд,

Самым умным разносят в бутылках.

Слышен хохот их пьяных коллег:

И в чистилище в ходе пирушки,

Коль захочешь попробовать crack —

Принесут в лучшем виде Петрушки.

И незримо друг в друга войдут

На ногах аллегории глюки,

Слепят с массой извилин абсурд,

Здравствуй, улица Вязов и Крюгер![3]

Сны сойдутся на страшных мечах —

Вот мечей только нам не хватало.

Кто-то в чёрном прошёл на понтах —

И бесшумных видений не стало…

…Если буду заброшен в Аид,

Не хочу, чтоб стояла ты рядом.

В тех краях никого не простит

Сердце, что перемечено адом.

«Что мне завтра, когда под Селеной…»

Что мне завтра, когда под Селеной

Жук-олень, пролетая, – разбился,

Назад Вперед

Высокие ступени - страница 8

Похожие книги