– Helmut! Was ist geschehen?[16]
Почему медлит Степан? Штыренко, видимо, уже сделал своё дело. Воронцов сразу понял те звуки, которые прекратили топот немецкого танкиста по днищу танка. Насторожился тот, который, видимо, приготовился принимать из люка снаряды.
И в это мгновение напряжённая скрюченная тень метнулась к здоровяку. Тот охнул и, медленно поворачиваясь к ольхам, стал заваливаться набок. Второй танкист успел вскрикнуть, но тут же рухнул на колени, мотнул головой и захрипел, разбрызгивая по затоптанному снегу кровавые пятна. Воронцов запрыгнул в люк, чиркнул зажигалкой: Штыренко сидел на днище танка, держа в руках огромный гаечный ключ, а под ногами у него лежал танкист, уткнувшись лицом в россыпи гильз.
– Обыщи его, Штыренко! Давай, быстро!
Воронцов спрыгнул вниз. Степан наскрёб под ногами пригоршню снега, протёр нож и сунул его обратно за голенище. Потом вытащил из-под днища свой автомат, ватник и начал не спеша одеваться, застёгивать пуговицы – снизу вверх, все до одной.
– Как ты их, Стёп… – Воронцов осмотрел тела убитых, несколько раз при этом оглянулся на Степана и сказал: – Надо их убрать. Спрятать. Чтобы сразу не нашли. Давайте, быстро. Вон туда.
Они оттащили трупы в овраг. Сняли с них комбинезоны и ботинки. Быстро переоделись.
– Штыренко, возьми фонарик – и давай за снарядами. Живо, ребята, живо. Пока всё тихо… Пока не рассвело… Там Демьян – один…
Воронцову достался здоровяк. Степан его свалил первым. Расстёгивая комбинезон, он перевернул его набок и увидел небольшую продольную ранку на шее на два пальца ниже стриженого затылка. Он оттёр снегом испачканный сгустками крови воротник, быстро, не снимая сапог, натянул комбинезон на себя, прямо поверх гимнастёрки. Кто-то из танкистов сунул ему пилотку, которую немец потерял возле танка в первые же мгновения схватки.
– Наших ребят, из разведки, на Извери… Помнишь? Точно так же… – Воронцов повернул стволом автомата стриженую голову танкиста.
– Это самый верный удар ножом. Мгновенная смерть. – Степан говорил, не поднимая глаз. Воронцов тоже не смотрел на друга.
Переоделись молча, быстро. Своё затолкали под днище танка. Взвалили на плечи по два снаряда и гуськом, как ходили немцы, пошли по тропинке в сторону поляны. Штыренко впереди, за ним Степан, Воронцов – замыкающим. Николаев оставался следить за дорогой.
Уже совсем рассвело. Внизу, левее, виднелась какая-то речка или овраг, заросший ольхами и ракитами. Правее начинался пологий склон, исхлёстанный колеями. Дальше, по опушке, виднелись колья с обрывками колючей проволоки. И по всему склону – разнокалиберные воронки, присыпанные снегом. На обочине, в кювете, запрокинувшись в небо обгоревшим остовом, лежал искорёженный грузовик. Видимо, совсем недавно здесь проходила передовая. Или наши действительно прорвались сюда, и здесь их остановили.
Охранник ходил вокруг «тридцатьчетвёрки», размахивал руками в широких рукавицах, грелся. Механики по-прежнему возились возле гусеницы. Костерок прогорел. Из котелков пахло разогретой тушёнкой и кашей.
– Если сейчас дело сделаем, сразу пожрём. А, командир? – Штыренко оглянулся, сверкнул горячечными глазами. Губы его дрожали в неестественной улыбке, от которой ему, видимо, хотелось избавиться, но всё никак не получалось.
Когда вышли на чистое, Воронцов огляделся и оценил обстановку.
– Слушайте внимательно: на дороге долго находиться нельзя, поэтому действуем быстро. Всё собираем, танкисты угоняют танк в лес, мы – следом.
