Тем временем на северной окраине Предмостного шёл не менее ожесточённый бой. Сюда была брошена основная масса вражеской пехоты и пять танков Т-III. Солдаты противника старались как можно ближе подтянуться к своим танкам, чтобы под прикрытием их брони вплотную подобраться к нашему переднему краю.
Лейтенант Алексей Данилович Терещенко, раненый, внимательно прислушивался к бою, но не улавливал знакомой скороговорки «максима».
– Как думаешь, Павел Елисеевич, – спросил лейтенант бинтовавшего его Подгорного, – с чего бы это расчёт Калашникова молчит? Может, они боезапас экономят?
– Разрешите взглянуть? – спросил Подгорный.
– Э-э, нет! – лейтенант через силу улыбнулся. – Я, брат как-нибудь сам. А ты, Павел Елисеевич, давай здесь устраивайся получше. Сейчас здесь жарко будет.
Задевая широкими плечами за шершавые края хода сообщения, Терещенко заторопился на позицию старшего сержанта Калашникова, стараясь отогнать страшное предположение о гибели пулемётного расчёта. К счастью, опасения оказались напрасными: «максим» Калашникова, вынесенный чуть вперёд от левого фланга третьей роты, был в полной боевой готовности. Рядовой Водолазов, вцепившись в рукояти, то и дело нервно дёргал пальцами рук, после чего немедленно раздавался строгий окрик Калашникова:
– Не дёргайся! Рано!
Наконец танки противника вышли почти на одну линию с нашим пулемётным расчётом.
– Огонь! – тотчас скомандовал старший сержант.
Водолазов дал длинную очередь. У него был верный глаз охотника. Вражеские автоматчики попадали в траву. Фланговый огонь «максима» отсёк всю пехоту противника от танков, атаковавших фланг третьей роты. Почуяв неладное, две машины резко изменили направление и двинулись в сторону наших окопавшихся пулемётчиков.
Калашников достал из ниши противотанковые гранаты.
– Не спеши, старшой! – раздался рядом голос Терещенко. – Сейчас им сорокапятка врежет.
А танки приближались и, словно принюхиваясь, поводили стволами орудий вправо-влево, стараясь обнаружить в обгорелой, забросанной землёй траве глубокую выемку пулемётного гнезда.
Командир противотанкового орудия сержант Саров, уже подбивший в бою под Моздоком три танка, сам выполняя обязанности наводчика, старательно взял передний танк в перекрестие панорамы. Выстрел сорокапятки, прокатившийся над самой землей, потерялся в грохоте боя, но советский бронебойный снаряд прошёл сквозь крупповскую броню. Один из танков задымил, дёрнулся вперёд, потом назад и замер. Однако орудие его продолжало изрыгать огонь. Сержант приладился было ударить по нему вторично, но в танк угодил наш тяжёлый снаряд. Взрывом страшной силы вырвало башню и отбросило метров на десять.
– Ну и силища! – воскликнул с восторгом Саров.
Впрочем, завидовать и восторгаться было некогда. Экипаж второго вражеского танка засёк орудие Сарова с первого же выстрела и пытался с ходу поразить его огнём пушки и пулемёта. Но сержант успел раньше: снаряд его сорокапятки разворотил гусеницу, и танк завертелся на месте.
