– Ты – будешь рядом со мной. Я буду твоим языком. Я буду твоим переводчиком. Я буду твоей защитой.
Он взял её за руки.
– Анна, я не хочу быть героем. Я хочу быть живым мужем и отцом. А если для этого надо бежать – мы бежим.
Из детской выглянула Лейка. Молча подошла к матери и прижалась. Мирьям в дверях, всё слышала. Её серые глаза были серьёзными.
– Папа, – тихо сказала она. – А я смогу в Одессе продолжить учиться?
Яков присел и обнял обеих дочерей.
– Где бы мы ни были, если мы будем вместе, значит, всё возможно, – сказал он, в глубине души понимая, что времени остается все меньше и меньше. – И музыка, и учеба, и счастье…
Золото и тени
Целую неделю Яков был, как тень самого себя. По утрам, как всегда, открывал лавку, проверял витрины, полировал украшения, делал вид, что слушает клиентов. Но глаза его были пустыми, движения механическими. А после обеда он вешал на дверь табличку „Zamknięte“ и исчезал до самого вечера.
Анна старалась не задавать лишних вопросов. Она понимала: Яков что-то решает, и всё ради них.
Он возвращался поздно, с запахом чужих подвалов, пыльных квартир, дешёвых кофеен и мокрых пальто. Иногда – с золотом, которое незаметно выменивал у покидающих город, иногда – с новыми именами, слухами, адресами, куда «лучше не соваться». В глазах всё тот же огонь: тревожный, упрямый, яростный. Он не мог позволить себе ошибиться. Не с Анной. Не с дочками.
Каждую ночь, когда все засыпали, он сидел у кухонного стола и думал. Карта Польши, исписанная карандашом, лежала перед ним. Варшава – Львов – граница – и дальше, на юг, к Одессе. Казалось, всё так просто. Но за каждым километром – неизвестность, НКВД, подозрения. Он слышал рассказы: фильтрационные лагеря для «перебежчиков», допросы, обвинения в шпионаже, ссыльные эшелоны в Сибирь. Слово «Сибирь» звенело у него в голове, как колокол.
Анна… Её нельзя было представить в ватнике, на морозе, среди чужих людей. Она выросла в уюте, в любви, в нежности. Её отец – человек основательный и уважаемый передал дочь Якову, как самое драгоценное сокровище. И тот хранил её, как умел. Всю жизнь. Он не мог привести её в ад. Выход был один – уехать тихо, без следа, не будучи евреями, не будучи никем. Просто – люди, идущие на юг.
Поддельные документы стоили дорого. Но у Якова было золото, украшения, сбережения. Он умел обращаться с ними. Однажды вечером, он вернулся домой, и впервые за долгую неделю улыбнулся.
Анна, Мирьям и Лея уже сидели за столом. Он присел, взглянул на них всех и сказал:
– Я нашёл человека. Его зовут Януш Сташкевич. Через Львов. Он водит семьи уже полгода. Связи с советскими проводниками. Надёжный. Деньги он берёт немалые, но мы можем заплатить. Он поможет нам пройти границу и добраться до Одессы. Не как евреи. Не как беглецы. Как польская семья, возвращающаяся к родственникам.
Анна вздохнула и сжала его руку. Мирьям кивнула. В её глазах светилось что-то взрослое, серьёзное. Лейка молчала, глядя на отца, как будто впервые поняла: он может всё.
– Когда? – спросила Анна.
Яков чуть помедлил.
– Через две недели. Нам надо подготовиться, не спеша. Продать всё, что можем. Собрать документы. Паспорта у нас будут за неделю. Остальное мы сделаем вместе.
Он ещё не сказал, как трудно ему далось это решение. Как он отказывался верить, что уезжает не на время, а навсегда. Как больно ему было – прощаться в мыслях с Варшавой, с улицей Мазовецкой, с лавкой, которую он любил, как родное дитя, с домом, где родились его дети. Но это уже не имело значения. Главное – сохранить семью. Сохранить Анну, Мирьям, Лею. И свет их жизней, который он поклялся не дать затушить никакому зверю в мундире.
