Я обнял ее, плачущую, страдающую, влюбленную, прижал к себе. Она то и дело повторяла: «Милый, любимый мой, прости… Как же я соскучилась! Разве могла я знать, что так полюблю тебя!» Не стесняясь слез, она смотрела на меня, гладила мое лицо, шептала что-то неразборчивое, потом пряталась у меня на груди. Я целовал ее, такую любимую, такую родную, снова вдыхал ее волшебный аромат и сходил с ума от ее близости. Мы опять были вместе, и разлука, и все, все, что было с нами в ней, все ошибки, боль, отчаяние – все летело ко всем чертям.
В тот вечер мы уехали в нашу квартиру и впервые остались там до утра. Я боялся спрашивать у нее что-либо, да и все теперь было неважно. Словно злая волшебница сняла свое заклятье, и весь мир лицемерия и фальши рухнул в одночасье, возвращая нас в прежнюю, уже забытую жизнь, жизнь, полную любви, свободы, счастья.
Об Алле я вспомнил лишь на следующий день, когда увидел ее у института. Она, конечно, сразу все поняла. Даже не дослушав меня, отбросила недокуренную сигарету, села в машину и, уехала, ничего не сказав на прощание.
А еще через день уехали мы со Светой. Уже давно мне предлагали путевку в подмосковный санаторий, я отказывался, но теперь это оказалось невероятно своевременным. Сама мысль о том, что можно будет провести со Светой все выходные, никуда не торопясь, ни от кого не прячась, наполняла душу неизъяснимой сладостью. Я думал, что Свету придется долго уламывать и, если честно, даже не надеялся, но неожиданно она согласилась.
Она, вообще, стала какой-то новой, неузнаваемой. Тихой, молчаливой, много раз я ловил на себе ее спокойный и пристальный взгляд. Как будто что-то спросить хотела, но не решалась. Думала все время о чем-то.
Два дня провели мы с ней в этом подмосковном лесу. Жили в отдельном коттедже, покидая его лишь для вылазок в столовую или прогулок, и не было до нас никому никакого дела. Мы были предоставлены только самим себе и благодарили судьбу за такое невиданное счастье.
Вечерами бродили мы по асфальтовым дорожкам, еле заметным на обнажившейся земле, я прижимал любимую к себе, чуть озябшую, желанную, подолгу всматривался в любимые глаза, шептал всякие милые глупости…
Совершенно неожиданно в середине декабря нагрянула оттепель, стало совсем тепло, все выглядело так, словно природа вместе с нами растаяла от любви. А может быть, она плакала, выведав у судьбы продолжение нашей истории?
Клянусь тебе, никогда я не был счастливее, чем в те два дня. Наконец-то, между нами не было никаких преград, никаких условностей, никакой лжи, и я простил судьбе все прежние обиды.
Наши два дня пролетели, как две минуты. Я находился в твердой уверенности, что уже никогда не отпущу Свету, заранее простился с учебой, с планами на будущее, со всем тем, что окружало меня последние три с половиной года.
Наверняка придется работать, но я был готов к этому, ведь, учиться можно и на заочном. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов мою спортивную карьеру. Конечно, официально в СССР спорт – любительский, но это же – только официально. Если Свете, все-таки, придется уволиться – тоже не беда, такие преподаватели везде нужны. А может, все и останется по-старому, кто знает? Она получит развод, мы сойдемся, с жильем тоже все как-нибудь образуется. Я не знал еще как, но был абсолютно уверен, что образуется.
Все это я рассказывал Свете, пока мы тряслись в электричке. Она слушала, гладила мою руку, улыбалась, когда я горячился.
