– Говорят, вы теперь холостой и снова завидный жених? – кидала она заинтересованные взгляды на Анну. – Или это место снова занято?
– Мы пришли на выставку высоких компьютерных технологий, – терпеливо улыбался ей я, – это воистину значимое событие.
– Кто ваша спутница? – не сдавалась корреспондентша, поговорив о выставке без энтузиазма и блеска в глазах.
– Очень милая и дорогая моему сердцу женщина, – вернул я ей сладкую улыбку и получил локтем в бок. Слегка. Почти незаметно.
Дева с микрофоном гоняла меня минут сорок, но к подобным марафонам я привык, обтесался со временем и научился вежливо тупить там, где не хотел или не мог откровенничать.
– У меня щёки болят, – пожаловалась Мэри Поппинс, как только нам наконец-то удалось избавиться от этого воистину большого геморроя. – Никогда, наверное, столько не улыбалась.
– Вы молодец, – похвалил я её вполне искренне.
– А вы – нет, – получил я заряд бодрости в лоб. – Кто вас тянул за язык говорить чушь про дорогую сердцу женщину?
– Расслабьтесь, Аннушка, – погладил я её по руке. Испытывал приятные ощущения, прикасаясь к ней. Я даже не понял сразу, что делаю это неосознанно, просто потому, что мне нравится её близость. – Пошумят день-два, а потом найдётся объект поинтереснее, чем скучный господин Набоков. Я не та звезда, чтобы долго обсасывать мои кости. К тому же, после шоу, что устроила Марья, было бы странным, если б я сказал, что вы случайная знакомая, о существовании которой я до сегодня понятия не имел.
– Общество осудит? – улыбнулась она одним уголком губ.
– Скорее да, чем нет. Это не принято, если вы понимаете.
– О, да. Я понимаю. Даже представить сложно, как ещё дышу с вами одним воздухом. Но буду об этом вспоминать долгими зимними вечерами и рассказывать внукам, что однажды была знакома с миллиардером.
При слове «внуки» я снова помрачнел. Всё, что касалось потомства, вызывало во мне неистребимую горечь и желание упасть в депрессию, как в ледяную прорубь. А лучше кому-нибудь морду набить. Пар спустить, так сказать.
Мысленно я дал себе пинка, но это помогло слабо: отвратительное настроение продолжало отвоёвывать всё большие территории.
Чуть позже меня перехватили инвесторы и пара людей, заинтересованных в совместных проектах. На какой-то момент мне пришлось оставить Мэри Поппинс возле столика с закусками и пожеланиями не скучать.
Взглядом я перед ней извинился. Собственно, я мог себе позволить наплевать на всё и оставить Анну при себе, но ситуация требовала всё же ограничить круг лиц для обсуждения некоторых деталей.
Я ровным счётом ничего о ней не знал, а поэтому не хотел, чтобы лишние уши слышали мои разговоры.
– Не переживайте, Игорь Евгеньевич, – сказала она мне, присаживаясь на стул возле уютного столика. – Как раз есть шанс отдохнуть. Ноги гудят, – сказала она с милой улыбкой, а меня почему-то снова тронула её откровенность. Чистая какая-то, без дурацкого жеманства.
В общем, я её оставил и даже мысли допустить не мог, что враг не дремлет. Как-то был настолько уверен, что умею быть убедительным.
Когда же я освободился и отправился туда, где оставил Анну, взору моему предстала милая картина, которая ещё больше усугубила моё отвратительное настроение.
Рядом с Анной сидел Самоцветов.
– Настоящая фамилия у меня еврейская, – вещал он ей, улыбаясь. – Ну, наверное, несложно догадаться. А Самоцветовой была моя бабушка, очень известная актриса. Это её творческий псевдоним, который так и не стал настоящим именем: по паспорту она до самой смерти оставалась Розенфельд. А я сменил. Больше, наверное, в память о ней. Я бабушку очень любил. Она у нас замечательная была, с юмором, добрая, щедрая. Клад, а не женщина. Трое детей родила – папу и дядю с тётей.
